И снова ей хотелось спорить, потому что реальность, которую он рисовал, была слишком страшной — не сейчас даже, а в перспективе. Но уйти в спасительное отрицание все равно не получалось, Ника слишком хорошо помнила дни, когда сама принимала замгарин. Это было больше, чем спокойствие… это было чувство принадлежности. Она верила, что выбор замгарина многое говорит об их интеллекте и ценностях. Сейчас это казалось бредом, но тогда было единственно возможной правдой.
— Получается, все сводится к бизнесу, к корпорациям и способам управления рынком? — спросила Ника.
— Пока еще ничего ни к чему не сводится. Пока идет процесс формирования… чего-то. Я точно не уверен, чего, нужно наблюдать. Это у нас сейчас все ограничивается давлением на рынок. Вам известно, что во многих западных странах замгарин появился раньше?
— Конечно.
— Я переписываюсь с коллегами оттуда, они наблюдают за процессом дольше. Так вот… приведу вам только один пример. Вы ведь знаете, что приближаются выборы во Франции?
— Да.
— У действующего президента все годы его правления был неплохой рейтинг, — сказал Аверин. — Не звездный, но для политика очень даже неплохой. Буквально за последние полгода этот рейтинг рухнул настолько, что поражение на выборах почти очевидно. А все почему? Потому что он завел речь о негативном влиянии замгарина на здоровье, о покалеченных людях и детских смертях. Хозяевам замгарина это не очень понравилось, и они развернули массовую травлю. Теперь у него два варианта: сменить пластинку или проиграть.
— Но как это может быть… неужели адептов замгарина настолько много?
— Нет. По подсчетам, моим и моих коллег, доля людей, принимающих замгарин, в разных странах составляет от пяти до пятнадцати процентов.
— Вот! Разве могут они серьезно повлиять на общество?
— Могут, — уверенно ответил профессор. — Основная масса населения нейтральна и инертна. Они будут слушать тех, кто говорит громче или красивей. Слова эти упадут на благодатную почву, потому что массовое мышление давно уже формируется другими технологиями манипулирования.
— Например?
— Например, «принимай любые идеи», «принимай кого угодно, если он хочет быть принятым». Это тонкая грань, по которой нужно уметь пройти. Заставить людей принимать замгарин, например, сложно. Сложнее, чем заставить поддерживать его, не принимая.
— Но если это влияет на рынок и на политику… что же тогда получается? — растерялась Ника.
А вот ее собеседник растерян не был.
— Получается инструмент контроля над обществом. Политика, на самом деле, тоже сводится к рынку: законники решают, что, где и как продавать. Ради дальнейшего распространения замгарина нужно контролировать этот момент.
— У нас же такого нет! Как бы я ни относилась к «Белому свету», я должна признать, что они тихие и мирные!
—
— Но ведь замгарин делает их очень спокойными!
— Вы в самом деле так думаете? Увы, он не избавляет от агрессии, он просто делает ее управляемой. Надо сказать, что после двух месяцев непрерывного приема замгарина человек поддается манипулированию куда легче. Это средний срок, разумеется, у всех по-разному. Причем сам человек этого не осознает, его управляемость прикрывается высшими ценностями. У него появляется чувство сопричастности к чему-то великому, смысл жизни, если использовать совсем уж пафосный вариант. Многие ли люди живут осмысленно, Вероника? Многие ли вообще думают о смысле? А «Белый свет» им этот смысл дает, упрощенный и разжеванный. Так он подкупает их верность: не зависимостью даже, а добровольным служением идеалам.
— Я слышала, у нас готовится законопроект об ограничении продажи замгарина, — обреченно признала Ника.
— Это правда, и он станет отличной лакмусовой бумажкой для нашего общества. Он покажет, насколько идеи «Белого света» распространились, это во многом определяется культурой и историей страны, поэтому процент адептов в разных странах столь сильно отличается.
— Но я не слышала, что готовятся какие-то протесты…
— А это и не нужно. Вы сейчас думаете о старых инструментах управления толпой, Вероника. А «Белый свет» — нечто совершенно новое. Сейчас очень многое будет ясно… Как они отреагируют на законопроект. Каким будет давление.
— Господи, вы так обо всем этом говорите, как будто документалку смотреть собрались! — не выдержала Ника. — А это же люди… это жизнь! Неужели вы ничего не собираетесь делать?
— Делать нужно было раньше. Когда наше общество стало сытым.
— То есть?..
— У людей есть определенные потребности, от простейших к самым сложным, — пояснил Аверин. — И есть внешние обстоятельства, которые мешают их достигнуть. Чем опаснее обстоятельства, тем больше внутренних ресурсов человек вынужден отдать, чтобы обеспечить свои потребности, тем меньше у него сил на все остальное. Проще говоря, в войну не думали о модном цвете рубашки, думали о куске хлеба.
— И нет в этом ничего хорошего!