Утро, полдень и вечер

— Вы хотите сказать, что вы слепая?

— Именно.

— Значит… Вот оно что. Боже милостивый!

Полицейский растерянно смотрел на Долорес.

— Ребенок у вас? — спросила она.

Черт, опять он забыл об этом ребенке. Но женщина, которой он его отдал, уже подходила. Теперь все в порядке.

Долорес выхватила ребенка из рук женщины и крепко прижала к себе. Лишь после этого она почувствовала на своих щеках слезы.

Кто-то закутывал ее в одеяло, но она не замечала этого, словно оцепенела. Ее подняли и посадили в машину, повернутую в сторону Реаты. Хуанито пытался объяснить полицейскому, что сеньора очень хорошо водит машину и вовсе не нарушила закон, сев за руль, хотя плохо видит. Но никто не обращал на него внимания.

На мотоцикле полицейского завыла сирена. Долорес закрыла усталые глаза.

Очнулась она уже у здания окружной тюрьмы. Хуанито с ней не было.

Поло в этой тюрьме. Она молила бога, чтобы он не рассердился, когда узнает, что его машина брошена на 9* 259

затопленной дороге. Наверное, если бы она упала и люди внесли бы ее на руках, Поло увидел бы, как она измучилась и как хотела помочь ему, и тогда не стал бы сердиться.

Но она не могла упасть, потому что держала ребенка, к тому же никто не понесет ее. Полицейский провел Долорес по коридору, в нос ударил тяжелый запах. Они подошли к дверям камеры, набитой женщинами и детьми. Надзиратель отпер дверь.

— Поло! — позвала она. — Здесь мой Поло?

В камере было очень шумно, никто ее не слышал, но Долорес поняла: Поло здесь нет. По голосам она узнала кое-кого из знакомых. Здесь ее никто не будет бранить. Какая-то женщина взяла ребенка, другая повела ее к койке. Долорес опять хотела спросить о Поло, но язык ее не слушался.

8. Апология

После недолгой молчаливой борьбы, сначала почти шутливой, потом серьезной и, наконец, яростной, Бэдди Ведемейер ударил доверчивую Лауру-Джин по лицу и, пока она стонала от боли, овладел ею.

Все было кончено в несколько секунд и едва ли доставило ему удовольствие, Лаура-Джин жалобно всхлипывала, отчего Бэдди то и дело вздрагивал.

— Не надо, Лаура-Джин, не надо, крошка. Я поступил подло, черт меня дери, — монотонно бубнил он.

Но она не могла сдержать рыдания и, когда он хотел поцеловать ее, резко отвернулась.

— Не переживай так сильно. Черт возьми, я подлец. Ладно, подлец так подлец, — рассуждал про себя Бэдди. — Подлец и дикарь, который все сокрушает на своем пути и всегда идет напролом, как в футболе. Надо было знать, на что способен такой парень, если согласилась на свидание с ним. Он не станет ждать, когда ему уступят, он добивается своего силой, а это-то девки и любят, черт возьми. Ну, постонет, повздыхает немного, а потом решит, что, в конце концов, терять ей больше нечего, и успокоится. Забудет о боли и начнет думать о нем, какой он неотразимый мужчина, и с нетерпением будет ждать следующей встречи и тогда… М-м-м… Тогда будет замечательно! Уж он насладится, черт возьми! Она умрет от ревности, если он станет делать это еще с кем-нибудь, она будет кусаться и царапаться и ждать, пока он опять с ней встретится.

— Извини, малышка, я подлец. Не надо. Лаура-Джин, не надо, уже все позади, — продолжал он уныло бормотать.

Но от бесконечного повторения слова теряли свой смысл. Он и сам наконец понял, что произносит их машинально, неискренне, а Лаура плачет лишь для того, чтобы разжалобить его, и это действует ему на нервы. Пора бы ей замолчать, ведь он больше не трогает ее. Неужели она не понимает, что все неприятное уже позади?

— Пожалуйста, малышка, не надо, я, конечно, подлец… — бубнил он.

Наконец Бэдди замолчал, озадаченный ее отчаянием, которое охватывало и его. Он был недоволен собой. Зачем ему понадобилось извиняться? Ничего хорошего из этого не получилось и никогда не получится. Люди лишь пользуются твоей слабостью и стараются еще больше досадить тебе.

Сама виновата: не надо было сопротивляться, не надо было жеманничать после того, как поклялась, что отдастся, только что руку на библию не положила. Вот и напросилась.

Бэдди попытался снова поцеловать ее, и снова она отстранилась. Тогда он, крепко сжав зубы, встал и привел свою одежду в порядок. При свете звезд он видел, как она, лежа наполовину на одеяле, наполовину на земле, сгибает и разгибает, словно в конвульсиях, правую ногу. Было что-то страшное в этой обнаженной белой ноге, двигавшейся, как в агонии. У Бэдди затряслись колени, и он был вынужден отвернуться. Он не мог заставить ~ее замолчать и уже не мог больше слушать ее стенания. Он опустился на колени рядом с Лаурой, приподнял ее обмякшее тело и сильно встряхнул. Девушка вдруг перестала стонать, и он подумал, что ему давно следовало бы это сделать.

— Теперь тебе лучше?

Она не отвечала, продолжая лежать недвижимо. Бэдди решил, что это обморок. Ее рука скребла землю, голова склонилась набок, белокурые волосы закрывали лицо, поэтому он не видел, что она плачет.