Утро после «Happy End»

– И что? Уехал потом? – испугалась я. Господи, да если бы я только знала, если бы я могла только предположить, что Костика занесет в Петушки, что самого эстета Прудникова занесет в мои Петушки – да я бы вообще оттуда не уезжала.

– Ну, конечно, уехал. А что, ты думала, он тут со мной жить останется? – усмехнулась мама. Я подавленно замолчала. – Но он тебе тут телефоны оставил. Целых сто штук телефонов. И такие, и сякие, и мобильные….Велел, чтоб ты как найдешься, немедленно ему перезвонила. Немедленно!

– Что ж ты молчишь, мама! Что ж ты молчишь, – злобно зашипела я в трубку. Мама быстро надиктовала мне «сто штук» телефонов, которых было то всего четыре. Два рабочих, один мобильный и один домашний. Я смотрела на листочек с Костиными номерами и силилась успокоиться. Но это было непросто. Меня лихорадило, как при малярии.

– Да успокойся ты. Я всегда знала, что он вернется! – гладила меня по голове Динка.

– Да? А раньше ты говорила по-другому, – упиралась я. – А вдруг я ему просто зачем-то понадобилась. Ну, бумаги какие-то подписать.

– У вас даже нет совместного имущества. Какие бумаги подписать? – взывала к моему разуму Динуля.

– А может, он просто хочет развестись?

– Ага. И не может это сделать без тебя! Ты в каком веке живешь? Да за этот год он мог с тобой заочно хоть пять раз развестись. «Не сошлись характерами, совместного хозяйства не ведем, место жительства неизвестно». И все! На третий раз разводят. Стоило ему из-за этого переться в Петушки и сажать пятно на его белых брюках. Наверняка, дорогущих.

– Действительно. Тогда что? – нерешительно шепелявила я. Мне хотелось, чтобы мне кто-то дал веслом по голове. Может, это бы мне как-то помогло прийти в себя. Но подходящего весла не было и в помине.

– Слушай, а может, позвонишь да и все выяснишь? – внесла предложение подруга. Отчего я немедленно принялась трястись, как заяц перед лисой.

– Наверное, сейчас уже поздно, – выкрикивала последние аргументы я.

– Поздно? В половине десятого? Ты сбрендила, да?

– ДА! Да, и мне надо принять какую-нибудь таблетку и забыться тяжелым сном, – вертелась я.

– Ну-ка, дай, я наберу его номер. Какой тут домашний? Алло! Костя! Привет, это Дина Дудикова. Помнишь меня? Это хорошо. Тут у меня стоит и трясется от страха одна известная нам обоим особа. Дать ей трубку? Хорошо, даю! – она сунула мне в лицо горячие диски. Я замерла и отказалась выдавить из себя хоть звук. Тогда Динка (вот кобра!) бросила в трубку «Она здесь, только онемела», и я услышала Костин голос. Как всегда, спокойный и деловой.

– Полина?

– …

– Слушай, ну, что за детский сад. Ты здесь?

– …

– Нам надо поговорить. Увидеться. Я тебя уже месяц ищу.

– Зачем? – еле слышно спросила я. Потому что я ценой титанических усилий пыталась сдержаться и не зарыдать.

– Ну…не телефонный разговор. Можно, я к тебе приеду?

– Но тут Дудикова, – возразила я, зная его к ней «нежные» чувства.

– В таком контексте я перенесу что угодно, не только твоего цербера с бухгалтерской головой, – чуть усмехнувшись ответил он.

– Ну, приезжай, – как можно спокойнее сказала я, продиктовала адрес и, положив трубку на рычаг, принялась старательно реветь. Динка сначала спокойно слушала, как я изливаю потоки слез, страхов, ожиданий, надежд, мыслей, опасений…потом она несколько задолбалась и начала взывать к моей совести, тыкая пальцем в перепуганного моими ревами сына. Я не реагировала, потому что, хоть я и казалась страдающей, на самом деле мне вдруг стало так хорошо, так спокойно и приятно поплакать, что я не могла, да и не хотела останавливаться. Неужели Костя приедет сюда, ко мне. Неужели я смогу сказать ему, что все еще люблю его, что вижу по ночам сны о нем, что зову его в этих снах и рыдаю оттого, что он не идет.

– Слушай, может, ты беременна? – огорошила меня Динка.

– П-почему?

– Ну, ты так ревела, когда…ну, после Дениса, – пояснила она.

– Если только от святого духа, – высказалась я, и разревелась еще сильнее. Слезы широким, ничем не сдерживаемым потоком уносили все мои проблемы, мне становилось легче, легче, легче…пока вконец озверевшая Динуля не приволокла с кухни кувшин с холодной (и очень мокрой, смею вас заверить) водой.

– Только во благо! – воскликнула она и перевернула кувшин мне на голову. С минуту я таращилась, как рыба, выброшенная на лед. Потом я разоралась так, что, наверное, было слышно даже в соседнем микрорайоне. А потом, как водится, раздался звонок в дверь. Как раз тогда, когда вода окончательно намочила мне волосы, повисшие сосульками, залила лифчик и уже начинала затекать в трусы.