Утро в пути. Стихи

Был шелестом и зноем полон воздух.
Была голубизною даль полна.
И от гудков привычных паровозных
Еще казалась тише тишина…

Мы мало верили гудкам прощальным.
Они же, расставаньями грозя,
Все ширились — и утром привокзальным
Простились с нами старшие друзья.

Мы только что мячи гоняли с ними,
А тут за несколько военных дней
Они внезапно сделались большими,
Которым все известней и видней.

Они свыкались с воинской походкой,
Все извещения опередив.
На днях пришла к ним фронтовая сводка,
Как первая повестка на призыв.

А я еще играл. Ведь то и дело
Друг другу в битвах расшибая нос,
Мы на фашистов заменили белых,
Но даже щели рыли не всерьез.

Война казалась фильмом и парадом,
С картинки съехавшим броневиком.
И было странно: мама ей не рада,
А бабушка все трет глаза платком.

Но так утрами шли у листьев росных
Воздушные бои бумажных птиц,
Что мы не замечали строгость взрослых,
Заботою отягощенных лиц.

Но так минута каждая казалась
Каникулами до краев полна,
Что и в душе ничем не отдавалось
Такое слово книжное — война.

Но тени на газетный лист упали,
И первой болью на сердце легло:
Не может быть, чтоб наши отступали!
Не может быть! Но было! Но могло!

Я спотыкался по тяжелым строчкам.
И, у газетных замерев полос,
Я сам отстреливался в одиночку
И, раненный, навстречу танкам полз,

Я отходил по деревням горящим,
Сняв красный галстук, шел в леса,
во мрак…
И было все до боли настоящим,
Таким, что и не выдумать никак!

И прочитал я в этой же газете
О том, что Псков пылает, что вчера
Бомбардированы в дороге дети,
На снимках рвы, носилки, доктора.

Не ужасом — тревогой сердце сжало.
Я от газеты только сделал шаг,
И тишины как не существовало,
Лишь грохот этих бомб стоял в ушах.

Впервые взят тоской такой тяжелой,
Я шел домой и что-то мял в руке,
А это был мой самый лучший голубь,
Что дальше всех парил на ветерке.

Казалось: день все так же тих и светел,
Дрожит листва, как воздух от жары.
Но я как будто в первый раз заметил
Зенитку у Максимкиной горы.

Санпоезд. Пулеметы на вокзале…
Скорей, скорей друзьям открыть глаза!
Но мне о той же боли рассказали
Ребят взволнованные голоса.

И в ту же ночь, разбужен звоном стекол
И грохотом орудий, рвавших тишь,
Я услыхал, как град осколков цокал
По мостовой и по железу крыш.

С вокзала пулеметы в ночь трещали.
Огнем разрывов вспыхивала тьма.
Век на войну куда-то уезжали,
А тут она приехала сама.

И я узнал, что есть война на свете,
Не та, что, лишь возьмись заткнуть ей рот,
Останется в нечитанной газете
Иль с выключенным радио замрет,

А та, что станет каждой коркой хлеба,
Что будет каждым воздуха глотком,
Что заберет и луг, и лес, и небо,
И взорванной земли последний ком.

И ты ее везде, во всем узнаешь,
И повзрослеешь, и навек поймешь,
Что сам отныне жизнью отвечаешь
За землю, на которой ты живешь!

Войне равно — большой ты или малый,
Одиннадцать тебе иль двадцать два.
Вот как швырнет без памяти на шпалы,
Огнем и сталью испытав сперва.

Я видел сам убитых этой ночью,
Сбежав на станцию часов с пяти…
Пройдет состав, оставив дыма клочья,
А там уж новый требует пути.

И набегали длинные вагоны
С протяжным гудом. И колесный стук,
Домами и платформой отраженный,
Двойным и гулким становился вдруг.

А ребятишки собирались стаей
У высоченных лип, где рай грачам,
И, поезда, как раньше, провожая,
Махали танкам, пушкам, тягачам…

А в тех теплушках, красных и дощатых,
Спешивших на позиции скорей,
В шинелях необношенных солдаты
Стояли у раздвинутых дверей.

Но у всего, что мимо проносила
Литых путей железная река,
Спокойная, уверенная сила
Была во всем: от взгляда до штыка!

Как подобает каждому мужчине,
Я сам явился в райвоенкомат,
А после был по возрастной причине
Не принят в истребительный отряд.

Ну, а затем был съеден хлеб до крошки,
И очереди стали звать чуть свет.
И оказалось, что вкусней картошки
Отныне ничего на свете нет.

Что ж, привыкай ослабший пояс трогать,
У нас с тобой еще трудней, гляди —
Задымленной
   железною дорогой
Легли не дни, а годы впереди!

Я уезжал. Прожектор в тучах шарил.
Чернел состав. Кричали: «Не скучай!»
А вот и трижды колокол ударил.
«Прощай, мой друг!» До юности прощай.

Назад, назад — сырые кровли дач,
Заросший сад и на забытой тропке
Футбольный мяч, обстрелянный пугач
И перископ из спичечной коробки.

Калинин. Клин. Дождя в окно броски.
Шинели, Озабоченные лица.
В ночи, как потревоженные птицы,
Метались паровозные гудки.

1950