Утро вечера дряннее

– Ну как что?! – восклицала неугомонная Маринка. – Такое дело! Я с ним знакомство завела. Во-о парень, – выставила она вперед и вверх большой палец правой руки.

– Где же ты его подцепила? – немного смягчилась я, безусловно, движимая любопытством.

– Где-где! – добродушно передразнила меня Маринка. – Не у всех, между прочим, Олечка, есть личный автотранспорт. – Маринка скривила смазливую физиономию в ехидной ухмылке. – Стояла, голосовала, опаздывала… А он тут, миленький, на своем «Фольксвагене». Слушай, Оль, – по-приятельски обратилась она ко мне, – я таких машин не видела. Представляешь, желтая, но не так чтоб просто…

Маринка подыскивала нужное слово.

– Ну, желтая, но не так… – с оттенком пренебрежения усмехнулась я.

– Во, – радостно блеснули большие Маринкины глаза, – золотистая. Ну, супер! – причмокнула она. – А едет как! Словно летит. Да ты знаешь, – почему-то сникла Маринка, – тебя ничем не удивишь. Ты на этих иномарках туда-сюда…

– Ладно, хватит трепаться. Значит, опоздала ты не потому, что с этим, как его… – подозрительно посмотрела я на Маринку.

– Клуниным. Песню их новую слышала? «Если б ты сказала «да», не пришла бы к нам беда… Ты же мне сказала «нет», у тебя один куплет…»

– Вот это точно, – засмеялась я, – куплет у них всегда один и тот же.

– Он мне сказал, между прочим, что с фанерой они завязали! – с запальчивой гордостью воскликнула Маринка.

– Тебе лучше знать, – равнодушно проронила я, – ты у нас знатная меломанка.

– Зря смеешься, – надулась Маринка, – не забудь, тебе сегодня с их шефом общаться. А он товарищ непростой, – крикнула она, когда я уже вошла в кабинет.

Маринка еще долго напевала что-то за дверью. Что-то умопомрачительно-скучное и сентиментальное.

«Так, так, так, – села я в свое рабочее кресло и закурила. – Что же, Ольга Юрьевна, с вашей профессиональной и гражданской памятью стало? – с меланхолической издевкой спросила я себя. – Действительно, ведь вам сегодня с этим, как его… Ежовым Андреем о проблемах искусства попсового придется говорить… Так…» – я резко встала, подошла к висевшему на стене овальному зеркалу, рама которого представляла собой бронзовый фрагмент райских зарослей, и принялась изучать свой благородный фейс. Зверски надоевшее зеркало было принесено мною из квартиры. Потешив самолюбие, я окинула критическим взглядом свою фигуру и осталась довольна.

Наряд мой тоже был, что называется, к месту. Под местом я понимала в данном случае артистические круги, наш тарасовский попсовый бомонд. Кожаные брючки и темно-синий бархатный пиджак. Под ним – черная водолазка. На груди – серебряное чеканное колье из плоских сине-белых трапеций, напоминающее греческий орнамент.

Я несколько раз провела рукой по своим только что выкрашенным волосам – под конец зимы мне почему-то захотелось стать блондинкой. Но не для того, чтобы привлекать мужское внимание, а из чистого экспериментаторства. К тому же у меня голубые глаза.

– Я тебе покрепче сварила, – внесла Маринка в кабинет поднос, на котором поблескивали новые фарфоровые чашки. – Нет, Оль, что ни говори, а белые волосы тебе к лицу.

– Подольститься хочешь? – зловредно хихикнула я.

– Да уж прям! – сделала недовольно-оскорбленный вид Маринка. – Констатирую факт. А эта маска для волос Гарнье – просто кайф. Вчера намазала, смыла, расчесала и вот видишь…

Она закружилась по комнате, держа за кончики свои густые русые пряди, которые распадались шикарным пушистым веером.

– «Кра-со-та, – восторженно пела Маринка, – это когда мечта дарит нам с тобою яркие цвета…» Узнаешь?

– Что?

– «Весна стучится в окна твои, – речитативом произносила Маринка, – весна надежды, весна любви…»

– Вот видишь, как маска Гарнье благотворно подействовала на тебя – едва вышла из дома и сразу – Клунин на «Фольксвагене»! – иронично сказала я.

– Ага, – Маринка вальсировала по кабинету, будя модуляциями своего звонкого голоса сонную редакцию:

Сердце соловьем поет,
Ты – моя лесная пташка,
Сотканная из весенних нот,
Милая курносая мордашка…

– Бред какой-то, – поморщилась я, – твой Клунин, судя по этим напевам, импотент, – засмеялась я.

– Это еще почему? – опешила наивная Маринка. – Так ты что, думаешь, я на его девственность покушаюсь? – покатилась она со смеху. – Главное, чтоб человек был хороший!

– Мне кажется, – задумчиво сказала я, – что все эти ребятки вообще ни на что не способны. Только чушь молоть. «Пташка-деревяшка, милая букашка, промокашка…» – привела я первый пришедший мне в голову рифмованный ряд.

– Много ты понимаешь, – скуксилась Маринка, – просто конъюнктура такая, – сделала она серьезное выражение лица, – вчера в «Ротозее» читала?

– Это ты у нас по бульварной прессе с ума сходишь, – насмешливо посмотрела я на свою секретаршу.