Утро. Ветер. Дороги.

- Я во всем иду ему навстречу. Терехов не соответствовал занимаемой им должности начальника конструкторского бюро, однако я не снимал его, пока он не закончил работу над проектом своей машины. Теперь он работает в цехе инженером. Для доводки машины я выделил специально оборудованную мастерскую и бригаду слесарей во главе с опытным наладчиком. И он еще жалуется?

- Но Терехов отстранен от участия в изготовлении своего детища. Вычеркнут даже из авторской заявки... Как вы это объясните?

Рябинин ухитрился объяснить - не понимаю как. Все дело было в том, что с ним слишком уж носились. Если Терехов говорил одно, а Рябинин другое, то верили Рябинину.

И вот тогда в редакцию газеты "Известия" поступило коллективное письмо молодых инженеров из конструкторского бюро нашего завода. Там стояла и подпись Валерия, хотя ему ох как не хотелось подписываться. Ведь он был пока только и. о.- исполняющим обязанности начальника конструкторского бюро, к нему еще только присматривались, и его подпись под письмом, осуждающим Рябинина, означала, что главный инженер этого ему не простит.

Но если Валерий боялся Рябинина, то еще больше он боялся уронить себя в глазах товарищей по работе - конструкторов, инженеров, рабочих и, конечно, отца.

А Рябинин ничего и никого не боялся - его занесло, как Зинку. Зинка вся была в отца.

От "Известий" явился худенький веселый очкарик, до того юный на вид, что дородный важный Рябинин и не подумал принять "это явление" всерьез. Но на этот раз он сглупил, недооценив силу прессы. Он был слишком уверен, что "свыше" не допустят никаких фельетонов о Рябинине. Но корреспондент отнюдь и не торопился строчить острый фельетон. Изучив все подробности конфликта, собрав материал, он сумел добиться партийного обсуждения конфликта в стенах завода. В повестке дня собрания стоял один-единственный вопрос: об этике инженера. И это было персональное дело инженера Рябинина.

Собрание действительно получилось острое. И хотя я на нем не была, но представляю, как оно протекало. Кое-что мне рассказал отец, кое-что Мария Даниловна и другие. Разговоров об этом было много.

С Марией Даниловной очень считались на заводе. Она могла и директора, и главного инженера приструнить при случае. К ней шли со всеми неприятностями, со всеми бедами, и она почти всегда как-то умела помочь. Историю с Тереховым она знала во всех подробностях, от всех ее участников, кроме разве Рябинина. Мария Даниловна - депутат Моссовета, Герой Социалистического Труда. Идя на это собрание, она приколола к синему выходному костюму орден Ленина.

В президиуме сидели один из секретарей горкома партии, секретарь райкома и директор завода Иван Иванович Медведев.

В президиум был избран Наташин отец, Андрей Павлович Бережков, слесарь, имеющий на заводе собственную лабораторию, и Алла Кузьминична Бережкова, знатный бригадир, что дало повод секретарю райкома пошутить насчет "семейственности" состава президиума.

Человек, устроивший все это, скромно сидел в уголке, во втором ряду, и что-то писал в блокнот, снимая для этого очки.

С докладом об этике инженера выступил... Рябинин. Доклад был умный, содержательный, он был одновременно этико-философским и чисто практическим, ибо докладчик приводил примеры, за которыми недалеко ходить...

Конечно, он назвал для примера и фамилию Терехова, получившего выговор за неэтичность и занимавшегося кляузами.

Лучше бы Рябинину этого не говорить...

Слово взял конструктор из КБ лет сорока, но вихрастый и курносый, как мальчишка. Я его знала.

Он без долгих разговоров зачитал коллективное письмо в редакцию "Известий". А зачитав, спросил, как же это может быть - в семидесятых годах и на московском заводе? Пусть ему разъяснят этот грустный анекдот!..

Выступили еще два конструктора, потом Бережков - очень деловое выступление, все по тому же поводу. Затем мой отец...

Он спокойно рассказал, как мы работаем над сборкой Центра, как это трудно, и что автор, по существу, лишен возможности руководить сборкой своей машины и это тормозит работу. Затем отец тоже спросил, как это может быть, что фамилия изобретателя исключена из авторской заявки?

А Рябинин хмурился все больше и больше. Медведев огорченно вздыхал и вытирал вспотевшее лицо носовым платком. Ему было так неловко, так стыдно за Рябинина, что он как потупил глаза, так и не поднимал.

Председатель со страдальческим лицом предоставил слово следующему... Товарищу Добиной.

Сразу стало тихо-тихо. Все благожелательно и с уважением следили, как Мария Даниловна поднялась по ступенькам и встала рядом с кафедрой. Ее встретили аплодисментами, она улыбнулась людям, поклонилась и, когда все стихли, Мария Даниловна начала как-то задумчиво и грустно: