«Уцелевший» и другие повести

В-третьих, давайте еще раз вспомним о том, что оба текста фактологически не пересекаются. А если принять за объяснение этого не то, что Пафнутий не захотел «заимствовать хлеб» у своего боевого соратника и коллеги по писательскому ремеслу, а то, что он не стал хоть в чем-то повторять свою же ранее написанную повесть? Возможно, даже после разгрома Рязани и смерти Юрия Ингваревича влияние великокняжеского начальника службы безопасности оставалось так велико, что у Миколы, Миколиного сына не оставалось сомнений, что он сумеет создать своей повести такую информационную поддержку, такой, как сейчас бы сказали, пиар, что она наверняка дойдет до потомков. (И старый «пиарщик» оказался прав: история о Коловрате дожила уже до XXI века.)

И последний, четвертый, довод совсем уже не несет под собой никакой фактологической основы, но лично мне он кажется главным: старец Пафнутий и написал свою мизантропическую, направленную против современных ему русичей повесть потому, что сразу же после подвига Коловрата еще молодой Микола, Миколин сын и помыслить не мог ее написать. Создание Пафнутием своей рукописи, возможно, было его попыткой, во-первых, «восстановить баланс правды» и показать и темную сторону истории о Коловрате, а во-вторых, перед своей смертью отомстить тем малодушным потомкам-русичам, которые «прогнулись» под врагом, убивавшим их отцов и матерей, и до конца жизни заточили в монастырь его, булгарина Миколу, которой верой и правдой служил своей новой Отчизне.

И тогда парадоксальным образом круг замыкается. Если историю о Евпатии Коловрате «насадил» в русском фольклоре один-единственный человек – начальник службы безопасности и контрразведки, имевший независимую и ярко выраженную политическую позицию, многие годы занимавшийся в том числе и формированием «правильного» общественного мнения и к тому же обладавший незаурядными литературными способностями, – а не коллективное сознание нескольких поколений людей под воздействием какого-то большого, общеизвестного события, вновь возникает вопрос: а существовал ли Евпатий Коловрат в действительности?»

Пьяные кутёнки

Железнодорожно-провинциальная повесть

…да порою серафимы раскричатся по весне.

Машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне.

Борис Гребенщиков. Великая железнодорожная симфония

От редактора

По всей видимости, автор «Пьяных кутенков» не стал раскрывать в той или иной мере скрытые аллюзии, изобилующие в тексте книги, полагая своего читателя человеком, хорошо знакомым с произведениями мировой литературной классики. На наш взгляд, такой подход может лишить широкий круг читателей немаловажных смысловых оттенков повести. Следуя этому убеждению, помимо авторских к тексту добавлены редакторские примечания.

I

По всей Смоленщине нет кокаина – это временный кризис сырья.

Ты не узнаешь тех мест, где ты вырос, когда ты придешь в себя.

«По дороге в Дамаск»

Когда отряд въехал в город, было время людской доброты.

Население ушло в отпуск, на площади томились цветы.

Все было неестественно мирно, как в кино, когда ждет западня.

Часы на башне давно били полдень какого-то прошедшего дня.

«Капитан Воронин»³⁸

С.Я., когда он еще на вокзале

Лавки реечные пустые, и перрон пустынный. Из розового кирпича здание вокзала тоже казалось, что его полость – серая, огромного объема, с высокими стеклами – тоже нет людей, но С.Я., когда проходил через нее на свой поезд, видел, что всё нормально.

А небо было синее-синее, а все остальное, что под его чертой, подкрашивалось оранжевым – горячим (было 19 августа), добреющим. С.Я., покуривая из тамбура, опершись о стенку тамбура, глядел: а) на лавки, перрон и здание вокзала; б) периодически вбок на воздух перрона, пытаясь разглядеть струящееся кверху марево (как иногда дома над газовой плитой). Но марева не было – ведь было не так жарко…

Уездный город, в котором стоял поезд, из которого курил С.Я., был для С.Я. родным. Июня, 26 отщелкнулся университет – теплая огороженная колыбель в затемненной комнате. На два летних месяца С.Я. пропал из поля нашего зрения, и вот теперь он запрыгнул в него снова, очутившись в плацкартном поезде «… – Москва».