«Уцелевший» и другие повести

Сверху-наискосок-вниз лился отзревающий оранжевый свет заката и приземлялся на чужую обычную безымянную станцию. Ранее незнакомые С.Я. люди входили в здание чужого вокзала, выходили из него, проходили под окнами внизу. «Они какие-то другие, – думает С.Я, – не то, что у нас. А ведь тоже, бля, земляки… россияне!»

Серафим лабает

В доме темно. Свет падает сверху в окно от фонаря на улице. Серафим поет серьезные песни, а все его слушают. Хотя почти все уже подремывают.

Серафим пел «Белую гвардию».

Когда ты вернешься, все будет иначе,

И нам не узнать друг друга.

Когда ты вернешься…

А я не жена и даже не подруга.

Когда ты вернешься

Ко мне, так безумно тебя любившей в прошлом…

Когда ты вернешься,

Увидишь, что жребий давно и не нами брошен.

И Серафим увидел, что Саша плачет. И смотрит на него такими глазами… «Вот это я дал…» – подумал Серафим. Он, конечно, знал, что хорошо поет песни, так проникновенно, умеет вживаться – но чтоб заплакать… Такого он еще ни разу не видел. Серафим очень приятно удивился.

V

Я назван в честь цветов Йошивары.

Я был рожден в Валентинов день.

«Цветы Йошивары»

И может быть, город назывался Маль-Пасо,

а может быть, Матренин Посад.

Но из тех, кто попадал туда,

еще никто не возвращался назад.

«Капитан Воронин»

С.Я. задремал

Дрема накатывает на С.Я.... Полки и стенки мешаются, зеленый и блестящий сливаются в третье. Может, укачало, может, колеса настучали. Все равно один в кабинке едет. Переволновался, наверное.

А ж/д-запах резидентно с ним. И ностальгия за углом ждет, оставленная. Интересно, сколько сдерут за белье? А оно будет крахмалом пахнуть? А как пахнет крахмал? Белье будет, как в пионерском лагере – толстое и жесткое? Коммунизм е…ный! Черт, как звали того чувака, который писал в такой манере? Француз какой-то…47 Может, за это девки тебя и не любят, С.Я., что ты рефлексируешь постоянно?!

Ладно, спи давай, там сейчас самое интересное начнется.

Серафим демонстрирует располосованный язык

Ночь уже совсем стала глубокая. Все как-то незаметно разбрелись спать кто куда. Стриженный практически под ноль Паша Сарычев ворочался в темноте на разложенном старом диване, белея стриженой головой. Саша взобралась на диван, переступила через Сарыча и улеглась к стене, прижавшись попой к засушенным обоям. Серафиму, естественно, захотелось лечь рядом с ней, и он, так же переступив через Сарыча, чувствуя некоторую перед ним неловкость за то, что, по всей вероятности, вскоре доставит ему некоторое беспокойство известного рода, кое-как втиснувшись, лег между ними и накрылся шерстяным одеялом.

Серафим начал заигрывать с Сашей, а она охотно поддавалась заигрываниям. Он что-то шутил про ее цепочку на шее (больше Серафим эту цепочку с того раза так и не видел: Саша вообще не носила украшений, кроме маленьких сережек в форме птичек в ушах); когда закашлялся, пошутил про проклятые рудники. Казалось бы, шутка эта довольно затертая, но атмосфера между ними в тот момент была такая странная, что старая шутка казалась поводом к чему-то новому. Именно тогда Саша впервые назвала его «зеленоглазик», что Серафиму чрезвычайно понравилось. А еще Саша была в синем халате, который она выпросила у Тёмы после бани. Халат, судя по всему, был Тёминой бабушки, но ей такие вещи, как ни странно, очень шли.

Язык у Серафима и вправду всегда был как бы исполосованный лезвием. Серафим продемонстрировал свой феномен Саше. Так они в первый раз поцеловались.

Серафим и Саша возились на тесном диване рядом с Сарычем так забавно и неуклюже, что Серафиму самому вдруг стало очень смешно, и он сказал Саше:

– Мы с тобой, как пьяные кутёнки!

Серафим, конечно, знал, что правильно произносится не «кутёнки», а «кутята», но ему почему-то захотелось сказать так. Паша Сарычев, которому они не давали заснуть, что-то хрипло сказал по этому поводу матом (как потом оказалось, Паша вообще был очень добрый парень, милый и очень умный и остроумный, но немного закомплексованный, поэтому он часто скрывал смущение посредством своего виртуозного владения матерной лексикой вперемежку с обильным цитированием на чистейшем английском – от Шекспира до «Бойцовского клуба48»), после чего они еще немного поспорили, кто это – кутенки: щенята или котята. Серафим настаивал, что щенята, а Саша – что котята. Потом они полезли на второй этаж, на чердак, где, по слухам, был свободный диван.

VI

Я опять должен петь, но мне нужно видеть ее –

Я, наверно, схожу с ума.

«Сегодня ночью»

Ночью так много правил, но скоро рассвет;

Сплетенье ветвей – крылья, хранящие нас.

Мы продолжаем петь, не заметив, что нас уже нет.

Держи меня, будь со мной,

Храни меня, пока не начался джаз…

Веди меня туда, где начнется джаз.

«Пока не начался джаз»

С.Я., вроде бы, стонет

В полудреме С.Я. начинает ворочаться: неспокойно ему становится. Едкие, зовущие сказочные картины его плывут у него перед глазами. Чу! – почудилось, что он будто бы даже застонал.