Утверждение правды

— А что ж сам Император? Неужели до твоего появления он не попытался провести хотя бы вялое подобие дознания, не задавал вопросов сам? Проникновение в сокровищницу — не шутки, даже если б и не было никакой карты.

— Задавал, — недовольно отозвалась Адельхайда. — Можешь себе вообразить, с какими эмоциями и с каким при этом знанием дела… Но все, что удалось вытрясти из стражей, до смерти устрашенных перспективой быть казненными за халатность, Рудольф мне пересказал. И он не так спрашивал, и они, соответственно, не так отвечали, кроме того, записать их ответы ему, разумеется, в голову не пришло, и пересказывал он своими словами с применением выражений, отношения к делу не имеющих, а посему картина выходит весьма расплывчатая. Никто ничего не знал и не слышал, чужих не видел, своих тоже.

— Он сказал тебе, где карта на самом деле?

— Нет, — качнула головой она, и Лотта с сомнением уточнила:

— Не доверяет?

— Я попросила не говорить, — возразила Адельхайда, пояснив в ответ на искреннее изумление: — Неведомо, как повернется дело. И безо всяких чародейских приемов есть немало способов получить от человека нужную информацию, не по-хорошему, так по-плохому, а рисковать потерей таких сведений я не желаю. Теперь, даже если я буду прижата к стенке, мне нечем будет купить себе избавление.

— Прижата — кем?

— Понятия не имею.

— Я тебя знаю, — заметила Лотта недовольно. — И вижу, что какие-то мысли у тебя все же есть. Что задумала?

— Задумывать что-то существенное мне пока не с руки, — отозвалась Адельхайда, помедлив, — но мысли, разумеется, есть. Как я сказала, сами тевтонцы в моем списке подозреваемых значатся на последних местах, однако, думаю, с делом они связаны. Это единственный провал на гладком пути от Совета до Рудольфа. Кто-то в их среде имеет доступ к самой сокрытой информации — кто-то из обслуживающих чинов; либо же есть кто-то посторонний, но знающий некие подходы к их тайнам. Рудольф вел переписку о карте с Магистром. Писал, разумеется, обтекаемыми фразами и намеками, однако человек, заранее знающий о существовании карты, понял бы, о чем идет речь, без особенного труда.

— Император до сих пор не додумался шифровать личную переписку? — удивленно уточнила Лотта, и напарница вздохнула:

— А как я-то была огорошена… Едва удержалась от того, чтобы высказать ему все, что я думаю, в несколько более простых словах. У нас даже новички-следователи отчеты пишут только в шифрованном виде, а он, властитель Империи, в открытую доверил бумаге тайну государственного значения!

— Так быть может, и в самом деле виноват он сам? Пусть не проболтался впрямую, но выдал секрет вот так, опосредованно? Гонец здесь, какой-нибудь секретарь у тевтонцев…

— …командор, через которого переписка завязалась, — подсказала Адельхайда и вскинула руку, когда та кивнула, попытавшись продолжить: — Но. Но дело не только в этом. Уж больно схожи два события, произошедшие в разных концах Империи, — удачное похищение карты из орденского архива и неудачное из императорской сокровищницы. И оно было бы удачным, не прояви Рудольф сообразительность хотя бы здесь.

— Да неужто, — с сомнением пробормотала Лотта, тут же пожав плечами. — Хотя возможно. Все-таки полнейший недоумок на троне столько бы не продержался — даже с нашей поддержкой.

— Он просто начал уставать, — невесело откликнулась Адельхайда. — Жить в эпоху перемен, а тем паче править — к этому надо иметь талант и склонность. И силы; а Рудольфу скоро уж полвека. Однако все еще пытается трепыхаться. В его положении, как при падении в реку, если перестать биться, пойдешь ко дну… Он принес карту в сокровищницу, — встряхнувшись, продолжила Адельхайда. — Принес в tubus’е, у всех на виду, после чего tubus в сокровищнице оставил, вынеся карту в рукаве. По его словам, когда он делал это, был уверен, что подобная предосторожность излишня, но после возблагодарил Бога за дельную мысль.

— Чему-то все же научился.

— Итак, вот два пункта, которые вызывают мою заинтересованность. Первый — что же на самом деле видела стража той ночью, второй — два проникновения в два не связанных между собою хорошо охраняемых хранилища. Думаю начать с этого. Поскольку же просто «поболтать» с охраной не сложится, Рудольфу придется побывать у меня на побегушках.

— Поставишь в известность Совет о том, что происходит?

— Уже отправила Хайнриха с письмом. Но Совет в полном составе информировать ни к чему — довольно Сфорцы. Пока. Сейчас и без того печалей хватает, и я не желаю, чтобы в последние дни отца Бенедикта они заботились о чем-то еще, помимо него и связанных с этим забот, не говоря уже о том, что сам отец Бенедикт сейчас занят совсем иными мыслями. Не желаю ускорить его смерть. Кроме того, ничего еще достоверно не известно; расскажу, когда будет что рассказывать.

— Ты надеялась успеть к нему, — осторожно заметила Лотта, и она, помрачнев, понуро передернула плечами:

— Стало быть, не судьба. Оставить это дело я не могу.