А потом тьма, унылое время года - серые небеса, сердитое море - и какая-то старуха придет к ней. "Рыба ушла", скажет она. "Нужно ублажить духов. Выбери одну, мать, и сделай даром для народа, даром голодным волнам". И она отвернется, позовет дочек в хижину.
Они были низкого рода. Все семейство. Муж и отец близняшек пропал, умер, наверное. Все легло на ее плечи. Благословить одного ребенка, проклясть другого. Но найти доводы можно всегда, было бы желание. Она отлично это знает.
Ночь злого ветра, залитых морскими брызгами костров. Улыба выходит, держа в руках ножи. Она убьет всех старейшин с их голодом, с их слабостью - уже не ловят рыбу, вся власть исходит от угроз и пророчеств насчет злобных, мстительных духов. Да, она покажет им злобного, мстительного духа, и дары голодному морю ублажат тысячу духов пучины.
Сон приходил, словно капал на язык мед, полный соков удовольствия и удовлетворения. Она подозревала: такие сны есть в сердце каждого. Грезы о правосудии, о воздаянии, равновесии. И, конечно же, горький привкус знания: это невозможно, чувство самосохранения восстанет, сокрушая сон, хрупкие его косточки, робкое сердце - но не угасит навеки восторга, сладостной надежды.
Брось в колодец монетку, обвей шарфом придорожный камень, пляши задом наперед на кургане... мир полон волшебных мест, приманивающих наши желания. Империи проводят лотереи, объявляют игрища, выделяя героев среди простого народа...
Итак, дети забыли про игрушки. Она не удивлена. Она помнит, как сидела с единственной игрушкой, но напротив не было никого. Где была сестра? Ее забрали. "Но как мне играть?"
"Дочка, ее забрали очень давно. Ты даже помнить не можешь. Иди играй со Скеллой".
"Скелла благородная, она мной командует".
"Такова жизнь, дочка. Привыкай".
Во сне она убивает Скеллу последней.
Братья Каракатицы были на стене, когда это случилось. Он помнил потрясение. Город проигрывал. Братья погибли, его защищая. Солдаты Хенга во вратах, перебираются через завалы, выскакивают из пыли, завывая словно демоны.
Вот и уроки. Нет непробиваемых стен. Смелый духом может умереть так же легко, как трус. Хотелось бы поверить, что это не так, что мир - не сплошная сумятица. Что детям можно позволить играть, не заботясь, что будет с ними потом. Играть, как он с братьями, не понимая иронии. Они нападали друг на друга с деревянными мечами, защищая мусорную кучу за рыбной коптильней, умирая, словно герои воображаемой "решительной битвы", отдавая жизнь ради тучи мух, визгливых чаек и груды пустых раковин. Где стоит на коленях беспомощная дева или еще что.
Дева, украденная корона, драгоценность в глазу богини. Они сплетали чудные истории о своих похождениях, правильно? Длинными зимами, когда серое, больное небо, казалось, желает упасть и навеки раздавить город, в котором они жили и умирали, играя в эпос.
Небрежный пинок вырвал его из детства. Но игры он не забыл. Они живут внутри и будут жить до последнего дня.
Корабб думал о Леомене Молотильщике. Не то чтобы ему хотелось, но этот злой, лживый ублюдок-убийца похож на друга, которого тебе уже не хочется видеть, а он лезет и лезет с дурацкой ухмылкой на роже. Он тоже покрыт пылью, непонятно, почему. Да ему и не интересно.
Вот что бывает, если верить в людей. Во всех людей с горячими, пылающими лбами, когда вокруг ни капли воды. Один такой спалил город. Попытался убить пятьдесят миллионов человек или сколько их было в И'Гатане, когда армия ворвалась и храм загорелся и голова жреца катилась по полу, словно мяч с нарисованным лицом.