Увечный бог. Том 1

Она летела на зазубренные камни. Если придет уничтожение, оно окажется благословенным. Жар несущих ее зверей был сладок, как любящий поцелуй, как надежные объятия, как обетование спасения. Я – Дестриант Волков. В моей груди – души всех убитых зверей, этого мира и всех прочих миров.

Но вечно мне их не удержать.

Мне нужен меч. Мне нужно отпущение.

Отпущение – и меч. Десять тысяч стальных клинков. Во имя Волков Зимы, во имя Зверей.

Далеко к югу от Шпиля, далеко от чьих-либо глаз, шагала по безжизненным пескам сестра Доля. Когда-то она мечтала о покое. Она жила в мире, где редко задают вопросы, и уже это радовало. Если и существовало нечто достойное, чему она была готова посвятить всю свою жизнь, – так это путь от рождения до смерти, лишенный каких-либо конфликтов. Не испытывать беспокойства, не причинять боли и не чувствовать ее. Хотя форкрул ассейлы давным-давно лишились бога, давным-давно пережили жуткое горе его мучительной смерти – убийства, которое невозможно искупить, – она позволила поселиться у себя в душе детской надежде на то, что получится создать нового бога. Составить кости, вылепить глину мускулов, нежными касаниями придать форму лицу, а потом ее любящие руки дадут ему жизнь. Бога этого она наречет Гармонией.

В мире этого бога жизнь не будет обязательно заканчиваться смертью. Не нужно будет убивать, чтобы питаться. Ни жестокая судьба, ни трагический случай не заберут никого раньше времени, равнины и леса будут кишеть животными, небеса – птицами, моря, озера и реки – рыбой.

Но детские желания хрупки, и теперь она понимала, что ни одно из них не сумело пережить бесцеремонного, жесткого безразличия, что сопровождает собой присущие взрослым горькие неизбежности: непреклонную гонку либо за трудноуловимыми доказательствами собственной значимости, либо за пресыщенной апатией удовлетворения. Добродетели изменились; глина нашла себе новые формы и в них затвердела, а взрослые взяли в руки оружие и поубивали друг друга ради этих форм. Она обнаружила, что в том новом мире, куда она выросла, покою места нет, нет вообще.

Она вспомнила, как сошла с корабля в город и оказалась в самой гуще шумных людишек с перепуганными глазками. Она видела вокруг себя, со всех сторон, ту войну, в которой каждый из них жил – изможденный солдат, сражающийся против демонов, реальных и воображаемых. Они дрались за статус, дрались за достоинство, дрались за то, чтобы вырвать и то, и другое у своих соседей, своих приятелей, своих сородичей. По сути, сама необходимость, что объединяла в целое семьи – а также селения, провинции и королевства, – основывалась на отчаянии и страхе, огораживающихся против всего неизвестного, чужого, угрожающего.

Форкрул ассейлы были совершенно правы, разрушая все это. Покой наступит, но на пути к покою потребуются суд и воздаяние. Народы Коланса и королевств к югу от него должны вернуться в детское состояние, а потом быть воссозданы заново. Сами они этого сделать не могут и не станут – слишком много всего тому мешает. Это уж как водится.

Весьма прискорбно, что ради достижения возобновимого равновесия приходится умирать тысячам и тысячам, но если альтернатива этому – смерть всех и каждого, о каком выборе тут может идти речь? Население подвергалось сортировке и выбраковке. Целые регионы опустошались, людей там не оставляли вообще – чтобы дать земле возможность исцелиться. Тем, кому было дозволено жить, пришлось делать это по-новому, под неумолимым руководством форкрул ассейлов.

Если бы восстановление к тому и сводилось, Доля была бы спокойна. Можно было бы добиться возобновляемости, достичь равновесия, может статься, родился бы и новый бог – из трезвой веры в реальность и ее весьма реальные ограничения, из истинной скромности и желания покоя. Эту веру можно было бы распространить по миру, а судьями ее были бы Чистые, а следом за ними – Водянистые.

Если бы только не Сердце, не этот сгусток мучений, добытый из глубин бухты. Столько силы – дикой, чужой, совершенной в своем отрицании. Наш бог был убит, но мы уже нашли путь к отмщению – нашли на’руков, разорвавших свои цепи и жаждущих крови прежних господ. Столько всего – и так близко.