Увечный бог. Том 2

– Можем даже подвести его к вратам.

– Именно.

– А потом…

– …подтолкнем.

Услышав, как смеются его дети, Сечул Лат и сам улыбнулся. Какой прекрасный подарок на прощание, о мои сын и дочь!

– Сестра… Я вижу монету с двумя аверсами, на обоих лик Странника. Раскрутим ее?

– Почему бы и нет, брат? Толкать и тащить – такова роль богов.

Когда Сечул Лат наконец открыл глаза, дети уже ушли.

И все было хорошо.

Там, где скользила ее драконья тень, земля взрывалась столпами пыли и камней. Открывались бездонные, изломанные расселины. Холмы осыпались, растения вяли и чернели. Там, где она пролетала, земля умирала. Свобода была даром, но наполняла ее отчаянным гневом, а ветер, касавшийся чешуи, причинял страшную боль.

У нее есть душа, в этом сомнений нет. Вот она – раздавленная, лежит глубоко внутри, где-то в потаенных пещерах. И от ее воя дрожат основания гор и волнуются океаны, замолкают ветра и сам воздух становится недвижим.

До ее рождения там было пространство, где содержалось все, что еще не существовало. Тогда она ничего не чувствовала, потому что сама еще не возникла. Пока не вмешались боги, не отделили свет от тьмы и жизнь от смерти, не возвели стены и не произнесли свои поганые слова. Это бытие, а это – небытие. В мирах, сотворенных нами, будет царствовать магия, и своею силой она сотворит жизнь, которая обретет мириады лиц, – в них мы увидим свое собственное лицо. Познаем, кто и что мы есть. Здесь будет магия, но здесь ее не будет.

Она не могла явить свое лицо богам – те всегда отворачивались. Разве что кричать изо всех сил: «Я здесь! Узрите меня! Я ваше забытое дитя! Признайте мое существование!» Только это ничего не изменит. Даже в глазах у богов есть слепое пятно. И что же в нем? Я – раздавленный камешек на полу самой глубокой пещеры.

Ее преследовали живые родичи. Сколько их, неизвестно, да и не важно. Они стремились ее уничтожить. Не сейчас… прошу. Оставьте мне свободу… чтобы я хоть что-то сделала. Чтобы я не разрушала, а созидала. Неужели я не могу быть больше, чем я есть? Не ищите меня. Прошу.

А под ней, там, где она пролетала, по земле тянулся ужасный шрам. Куда бы она ни направила свой взор, всякая красота увядала и сменялась запустением.

Вот что бывает, когда каждый дар – это проклятие.

Сзади ее настиг мощный порыв воздуха. Она выгнула шею, оглянулась, снова увидела след разрушения.

Элейнты.

Да еще так много!

Она издала вопль, полный гнева, и земля содрогнулась на лиги вокруг. Услышав разрушительное эхо, Корабас ужаснулась вреду, который причинила. Нет! Где же моя красота? Неужели она только для вас? Нет!

Я никому не отдам свою свободу! Я сохраню ее!

Чтобы сделать… сделать… хоть что-то.

Крылья болели от усилий, но лететь быстрее, чем сейчас, она, увы, не могла. Элейнты настигали, и Корабас чувствовала, как вспыхивает внутренним огнем раздавленная душа, как по жилам разливается весь накопившийся гнев. Гнев на богов. На создателей – ее создателей, – сотворивших с ней такое.

Элейнты! Вы убьете меня и назовете это освобождением? Ну что ж, попробуйте!

И она приготовилась обратить свой гнев против них.

Маток натянул поводья, и его конь затормозил, взметывая копытами облако пыли и камней. Неудачно вдохнув, вождь закашлялся и, выругавшись, сплюнул.

– Они заняли перевал, Первый Кулак. Как эти ублюдки пронюхали, что мы идем?

– Успокойся, – произнес Паран, оглядываясь на колонну. – Мы на территории Акраст Корвалейна. Ассейлы могут отслеживать каждый наш шаг. – Он снова обратился к вождю: – Надежно засели?

– Окопались, настроили рубежей. И это не местное ополчение, а хорошо защищенные и вооруженные солдаты. Ассейлы нашли наемников.

Кулак Рита Буд, державшаяся рядом – чересчур близко, Паран даже чувствовал специи в ее волосах, – спросила:

– А какие у них знамена?

Маток неприязненно скорчился.

– Волчьи шкуры. И волчьи черепа. Я близко не подбирался, но если у них на ушах тушки волчат, я не удивлюсь.

Паран вздохнул.

– Тогг и Фандерея. Это усложняет дело.