Увечный бог

  Он встретил Хаос острейшим гневом своего бытия, ощетинился доспехами ярости против всего, что на него нападало. Он вошел в мальстрим океанов безумия, крепко держась за здравый рассудок. И стоял - до конца, не склоняя спины, одиноко - и спорил с самой вселенной. С законами, что были ложью, с доказательствами, что были фальшью. Камень, пропускающий руку. Вода, которой можно дышать. Воздух непроницаемее стены. Пламя, угашающее смертельную жажду. Ослепительный свет, являющая суть темнота. Зверь в сердце чести, самосознание, ставшее чистейшей дикостью. В жизни скрыт код смерти. В смерти таятся семена жизни.

  Он говорил со стихийными силами природы. Спорил без устали. Он защищал свое право на существование, лишенное этих жестоких, непостижимых ужасов.

  В ответ на усилия Хаос осадил его слепой неуверенностью. Долго ли это длилось? Столетия? Тысячелетия? И он упал на колени, доспехи разбиты, раны источают кровь. А Хаос все нападает, силясь разорвать его на части.

  Трещина появилась вначале в середине лба - вспышка серебристого огня, в котором слышался маниакальный хохот. С ужасным хрустом разрыв тянулся вниз по телу, раскрывая горло, разворачивая бока. Грудина лопнула, ребра вырвались наружу. Разверзся желудок, источая горечь и слизь.

  Потом было ничто. Как долго? Он не знал. Когда сознание вернулось, он стоял там же, где был - но перед ним склонились, опустив головы, две нагие фигуры. Мужчина, женщина.

  "Дети мои, рожденные из отчаяния и нужды. Мои легкие близнецы. Мои зловещие лики свободы. Хаос ответил самой изящной шуткой. Тяните и толкайте, божки; никогда вам не узнать, что я потерял, делая вас, заключив сделку с неопределенностью.

  Я даю вам миры. Но ни один не станет вашим домом. Вы прокляты блуждать между ними, пойманные вечной игрой. Повелитель и Повелительница Удачи. На языке Азатенаев - Опонны.

  Мои дети, вы никогда не простите меня. Да и я не заслужил прощения. Законы - не то, чем они кажутся. Порядок - иллюзия. Он прячет свою ложь прямо у вас в глазах, искажая все увиденное. Ибо видя, мы изменяем увиденное.

  Нет, никто из нас никогда ничего не увидит верно. Мы не можем. Это невероятно. Я дарю вам жизнь без ответов, дети. Идите по мирам, разносите слово всеми возможными путями, Опонны. Кто-то вам порадуется. Кто-то нет. И это, дорогие мои, насмешка над ними. И над нами.

  У меня была мысль.

  Видите, что она наделала?"

  - Это старость?

  Пещера источала жидкости, бесконечно капая и журча. Воздух смердел болью.

  Сечул Лат поднял голову. - Ты что-то сказал, Эрастрас?

  - Ты ушел далеко. Воспоминания мучают, Сетч?

  Они вдвоем сидели на валунах, пар выдохов уплывал туманными дымками. Откуда-то из глубины каверны доносился шум бегущей воды.

  - Едва ли. Ведь, как ты любишь указывать, я человек скромных достижений.

  - Не человек. Бог. Отчего твои жалкие деяния кажутся еще более досадными.

  - Да, - согласился Сечул Лат. - У меня много сожалений.

  - Лишь глупцы знают сожаления, - сказал Эрастрас и тут же обесценил свои слова, непроизвольно потянувшись к пустой глазнице. Касание пальцев, подергивание щеки...

  Пряча улыбку, Сечул отвернулся.

  Килмандарос все еще сидела скорчившись, чуть ли не сложившись вдвое, под капелью крови Отатараловой Драконицы. Когда ее охватывает утомление, период восстановления длится долго - нестерпимо долго, на взгляд Эрастраса. Хуже того, она ведь еще не закончила дело. Подняв глаза, Сечул посмотрел на Корабас. "Она - единственный закон против хаоса Элайнтов. Она - отрицание их силы. Она - освобожденная воля. Недостаточно будет ее ранить. Она должна умереть.

  Но даже Килмандарос этого не сделает. Не против нее. По крайней мере сейчас, пока врата не открыты. Она должна умереть, но для этого ее нужно освободить.