Увековечено костями

– Тебя спрашивает молодая женщина, – сказала она, изогнув бровь. – Представилась Ребеккой Броуди.

У меня отпала челюсть.

Столько месяцев прошло. Дженни не интересовалась подробностями, и я никогда не называл ей имени дочери Броуди.

– Что такое? – встревоженно спросила Дженни.

– Что она сказала?

– Да ничего. Просто спросила, дома ли ты и можно ли навестить тебя прямо сейчас. Я не очень обрадовалась, но она уверила, что заглянет на пару минут. Слушай, ты в порядке? Выглядишь так, будто привидение увидел.

– Забавное сравнение, – усмехнулся я.

У Дженни вытянулось лицо, когда я сказал, кто это.

– Извини. Думал, она умерла. Бог его знает, что она хочет. И как она меня нашла?

Дженни ненадолго замолчала, затем вздохнула: что тут поделаешь?

– Ладно, ты не виноват. Уверена, у нее есть веская причина тебя видеть.

Раздался звонок в дверь. Я растерялся. Дженни улыбнулась, наклонилась и поцеловала меня.

– Иди. Не буду вам мешать. Если хочешь, можешь пригласить ее остаться на ужин.

– Спасибо, – сказал я, поцеловал Дженни и пошел внутрь.

Я был рад, что она так спокойно к этому отнеслась, но не очень хотел принимать дочь Броуди у себя в гостях. Не буду отрицать, мне было любопытно, хотя я и с тревогой ожидал, как предстану перед ней лицом к лицу. Броуди погиб, думая, будто она мертва.

И еще пять человек ушли на тот свет.

Однако ее нельзя в том винить. Дай ей шанс. По крайней мере она потрудилась прийти ко мне. Вряд ли бы решилась, если б не испытывала ответственность за трагедию.

Я сделал глубокий вдох и открыл дверь.

В пролете стояла рыжеволосая женщина. Она была стройной и загорелой. На лице – темные солнечные очки. Но ни они, ни свободное платье не по размеру не могли скрыть сногсшибательной красоты.

– Привет, – улыбнулся я.

Что-то в ней было до боли знакомо. Я пытался найти в ней схожесть с Броуди, но не мог. И тут почувствовал запах духов с мускусом, и улыбка застыла у меня на лице.

– Привет, доктор Хантер, – сказала Грейс Страчан.

Все вдруг стало как при замедленной съемке. Не было времени подумать, что яхта все же не сорвалась с цепи.

Грейс достала из сумочки нож.

При виде его я вернулся в реальность. Она бросилась на меня, и защищаться было, как всегда, слишком поздно. Я схватил лезвие, оно прорезало ладонь и пальцы до кости. Даже не успев почувствовать боль, я ощутил, как нож погрузился мне в живот.

В тот момент я испытывал не боль, а холод и шок. И чувство насилия. Мне это снится. Как бы не так. Я набрал в легкие воздух, чтобы закричать, но издал лишь удушливый хрип. Схватился за нож, горячая липкая субстанция смазала наши руки. Грейс пыталась вытащить нож, а я удержать. Не выпускал его, даже когда подкосились ноги. Держи. Держи, или ты труп.

И Дженни тоже.

Грейс кряхтела и боролась, опустилась со мной на пол, когда я сполз по стенке. Затем разочарованно вздохнула и сдалась. Она поднялась, тяжело дыша, скривила рот.

– Он отпустил меня! – крикнула она, и по щекам побежали две параллельные струйки. – Убил себя, а меня отпустил!

Я пытался что-то сказать, что угодно, но не нашел слов. Лицо зависло надо мной на мгновение, сморщенное и страшное, и исчезло. Коридор был пуст, по улице эхом разносились бегущие шаги.

Взглянул на живот. Из него непристойно торчал нож. Рубашка пропиталась кровью. Я ощущал под собой лужу крови на кафельном полу. Вставай. Шевелись же. Но у меня не осталось сил.

Попытался крикнуть. Издал лишь хрип. Стало темно. Темно и холодно. Уже? Но ведь сейчас лето. И не было боли, по телу расползалось онемение. По соседней улочке бодро катил прицеп с мороженым. Дженни суетилась на террасе, звенели стаканы. Приятно и заманчиво. Я понимал, что должен попытаться встать, но не мог. Перед глазами все плыло. Помнил только одно: нельзя отпускать нож. Забыл почему.

Знал лишь, что это очень важно.