Увертюра к смерти

— Ты меня очень утомил. Ну что ж, прекрасно. Раз ты так хочешь, я буду с тобой откровенным. Для меня Пен Куко значит в жизни больше, чем что-либо другое. Надеюсь, для тебя тоже. Ты прекрасно знаешь, что у нас нет денег. И при этом столько всяких дел! Эти коттеджи в Клаудифолде! Винтон! Румбольд говорит, что Винтон будет похож на дырявую корзину, если мы не починим крышу. Все дело в том…

— ..что я не могу себе позволить материально невыгодный брак?

— Пусть так, если хочешь.

— А как ещё я могу это назвать?

— Прекрасно, значит, так это и назовём.

— Ну что ж, раз уж мы вынуждены изъясняться на языке звонкой монеты, который, уверяю тебя, мне неприятен, то я должен сообщить, что Дина не обречена всю жизнь оставаться единственным сокровищем приходского священника.

— Что ты имеешь в виду? — небрежно спросил Джоуслин, но было заметно, что он насторожился.

— Я думал, все уже знают о том, что мисс Кампанула завещала весь свой презренный металл или большую его часть ректору. Не притворяйся, отец, до тебя наверняка дошли эти слухи. Повар и горничная заверили завещание, и горничная подслушала, как мисс К, обсуждала это со своим адвокатом. Дина не хочет этих денег, я тоже, но рано или поздно это случится.

— Сплетни, распространяемые слугами. — это самое отвратительное… — пробормотал эсквайр. — И потом, это ещё не… Она может передумать. А мы именно сейчас чертовски нуждаемся в деньгах.

— Давай я найду себе работу, — сказал Генри.

— Твоя работа здесь.

— Что?.. Стать посмешищем для всех, кто хоть немного разбирается в сельском хозяйстве?

— Чепуха!

— Послушай, отец, — мягко произнёс Генри, — сколь многое из того, о чем ты говоришь, тебе напела Элеонора?

— Элеонора, так же, как и я, беспокоится о том, чтобы ты не наделал глупостей. Если бы твоя мать была жива…

— Нет-нет! — воскликнул Генри. — Давай не будем говорить за тех, кого уже нет среди нас. Это слишком несправедливо. Здесь явно чувствуется голос Элеоноры. Она чересчур умна. Я не собирался сообщать тебе о Дине, не будучи уверен, что она любит меня. Сейчас я в этом не уверен. Разговор, который Элеонора так “кстати” подслушала вчера вечером в доме ректора, был всего-навсего предварительной попыткой.

Он вдруг замолчал, отвернулся от отца и прижался щекой к оконной раме.

— Это невыносимо, — продолжал Генри. — Она испортила мне все воспоминание о моем первом серьёзном разговоре с Диной. Стоять в холле и слушать! Наверняка это было именно так. И потом, как вульгарная деревенская клуша, прибежала к тебе и, возбуждённо кудахтая, сообщила эту новость! Как будто Дина — это горничная, застигнутая в момент свидания с ухажёром. Нет, это уж слишком!

— Ты всегда был несправедлив к Элеоноре. Она старалась изо всех сил, чтобы заменить тебе мать.

— Ради Бога, — с чувством произнёс Генри, — не говори таких ужасных вещей! Кузина Элеонора никогда не могла заменить мне мать. Она представляет собой наихудший тип дряхлеющей старой девы. Её приезд в Пен Куко вовсе не был проявлением необычайной доброты. На самом деле это был её золотой шанс. Она покинула Кромвель Роуд ради “деревенской славы”. Это было великое событие в её жизни. Она — простолюдинка.

— Со стороны своей матери, — сказал Джоуслин, — она из рода Джернигэмов.

— О мой дорогой отец! — воскликнул Генри и рассмеялся.

Джоуслин бросил на Генри свирепый взгляд, покраснел и проговорил, заикаясь:

— Ты можешь смеяться, но Элеонора… Элеонора.., сообщила мне об этом.., о том, что она невольно услышала.., ни о каком подслушивании не может быть и речи.., только потому, что считала это своим долгом.

— Я уверен, что это её слова.

— Да, и я с ней согласен. Я категорически против твоей женитьбы на Дине и почувствовал большое облегчение, когда услышал от тебя, что это была просто попытка сделать ей предложение.

— Если Дина любит меня, я женюсь на ней, — сказал Генри в ответ на скучное нравоучение отца. — И это окончательно. Если бы Элеонора не пыталась разбудить твоё тщеславие, отец, ты, по крайней мере, попробовал бы понять меня. Но Элеонора тебе не позволит. Она строит из себя первую леди. Помещицу. Хозяйку замка Пен Куко. Она смотрит на Дину как на соперницу. И что ещё хуже: я думаю, она ей откровенно завидует. Она завидует её молодости и тому, что в неё влюблены. Эта ревность имеет сексуальные корни.

— Отвратительный вздор! — сердито произнёс Джоуслин, но было ясно: сейчас он не в своей тарелке.