Увести за 60 дней

Никто на свете не переубедит ее в том, что Лёня – самый-самый красивый. Его затейливо изогнутые губы были теперь так близко. Оказывается, вспухли. Оказывается, эти губы умеют потрясающе целоваться. И ресницы у него, оказывается, густые и довольно длинные. Нос – совершенное творение природы. А на лбу между густых бровей уже сформировалась поперечная морщина. Это потому, что ты очень любишь хмуриться, Лёнечка. Ксюша тихонько, самыми кончиками пальцев, провела по щеке. Чуть-чуть колется. А когда они целовались и прижимались щеками, она этого не замечала. Она вообще ничего не замечала, кроме оглушающего наслаждения, в которое не верилось до сих пор.

Она занималась сексом с мужчиной, которого давно и безответно любит. Уже одно это способно свести с ума. Но ведь это был еще и просто совершенно умопомрачительный секс. Или так всегда бывает с любимыми? Или это просто Леонид – мастер по этой части? У Ксюши не было ответов, и она совершенно не хотела их сейчас искать. Она хотела лежать, смотреть на спящего Леонида. И шепотом признаваться ему в любви.

- Лёнька, ты не представляешь даже, как давно я по тебе сохну, - Ксюша легла теперь на свою руку щекой, так было удобнее шептать. – С четырнадцати лет, представляешь? И никак разлюбить не могу. А теперь уже и не хочу. Буду любить тебя все равно. Я не могу тебя не любить – так вот странно я устроена. Буду все равно любить. Даже если ты меня не любишь. И спишь, когда я признаюсь тебе в любви.

- Я не сплю.

Только вмиг оказавшаяся у нее на пояснице рука не дала Ксюше вскочить. Но ойкнуть - это она успела.

Рука прижала ее плотнее, другая вернула Ксюшину голову обратно Лёне на грудь.

- Куда собралась? Лежи.

Ксюша смогла из себя выдать только судорожный вздох. Что сказать – она не представляла. Леонид продолжил говорить и за нее тоже.

- Ты извини, что уснул, я в гостиницах и самолетах ни спать, ни есть не могу нормально. Еду-то в себя затолкать все-таки можно, а со сном беда. Извини.

Извинения – это именно то, что ей сейчас очень нужно!

- Ты меня тоже извини. За мои слова, - Ксюша поразилась, как сухо звучал ее голос. С учетом того, что ее, обнаженную, прижимал к себе такой же обнаженный Леонид. Самая прекрасная диспозиция для того, чтобы приносить извинения друг другу.

- Зачем ты за них извиняешься? – тихим напряженным голосом спросил Леонид.

- Сомнительное удовольствие выслушивать признание в любви, если сам не любишь, - голос ее звучал глухо, потому что рука Лёни по-прежнему прижимала ее голову к его груди. А потом давление руки вдруг исчезло, а сам Лёня повернул их обоих так, чтобы смотреть в лицо друг другу. Как же это оказалось трудно – смотреть ему в глаза. Догола раздеться одно. А сердце обнажить – совсем другое.

- А ты за меня все решила уже, да?

Леонид слишком хорошо воспитан, чтобы вот так в лоб ей вывалить, что не любит. Это же означает, что придется девушку на ночь глядя из дому выпроваживать. А Лёнечка у нас джентльмен, он так не поступит. Он выставит ее из квартиры завтра, при свете дня. Возможно, предварительно напоив кофе. Эта невесть откуда взявшаяся картина была такой яркой, такой тошнотворно достоверной – что Ксюша вздрогнула. И замотала головой.

- Спасибо, Лёня. Но мне не нужна жалость.

- Мне нужна.

А потом он снова обнял ее и прижал к себе. Теперь Ксюша дышала носом в его плечо. А Леонид говорил.

- Я всегда тебя воспринимал… Ну, ты же Лилькина подружка. А Лилька – моя младшая сестра. Ну и тебя я тоже считал… вроде как… еще одной младшей сестрой. А потом ты выросла. И стала взрослой, невероятно красивой, яркой, веселой девушкой. Мне казалось, когда ты приходила к нам домой, я мог просто сидеть, смотреть и слушать тебя часами. Я таким дураком себя чувствовал, ты не представляешь. Из дома уходил, когда ты приходила. Мне всё казалось, что это как-то… неправильно. Ненормально – эти мои чувства к тебе. А ты уже студентка, уже совсем взрослая и совершеннолетняя. А я все… - Ксюша почувствовала, как по ее шее прошелся теплый вздох. – Я, Ксюш, себя загнал в какой-то дурацкий тупик. Умом понимаю, что ты – не Лиля. Ты не моя сестра. И я могу попробовать… попытаться… как-то объясниться. И – ступор какой-то. Вот просто не знал, с какого боку подобраться. Все мои слова казались такими глупыми, да и не мастер я слова говорить. А ты все хорошеешь и хорошеешь, у тебя появляются парни, а я хочу им начистить морду. Лилька мне со смехом рассказывает о ваших похождениях, а мне хочется биться головой о стену. От бессилия. Потому что сам дурак. Дурак – и ничего не делаю. А счастье мое уплывает все дальше и дальше. Исключительно по моей собственной дурости и нерешительности. – Лёнина рука погладила ее по плечу, скользнула до локтя, ниже, пока не нашла ладонь. Все ее ладонь легко поместилась в его. – Как хорошо, Ксюшенька, что из нас двоих хоть у кого-то есть мозги и решительность. Жаль, конечно, что не у меня.

Только теперь она смогла дышать. И оказалось, что сердце бьется какой-то совершенно бешенной аритмией. И шум в ушах заставляет усомниться в том, что она только что услышала.