Увядание

Не свожу глаз с полуразвалившейся беседки, символизирующей кончину нашего брака. Самым страшным горем, что выпало на долю Линдена, была потеря его первой жены. В ночь накануне моего побега он забрался ко мне в постель и горько плакал, уткнувшись лицом в мою сорочку. Его горячие слезы больно жгли мне сердце. Я, хоть и поставила себе цель стать его любимой первой женой, даже не подозревала, что дорога ему ничуть не меньше, чем моя покойная сестра. Но почему? Неужели только из-за внешнего сходства?

Не говорю ни слова, только все перелистываю рисунки, подолгу рассматривая каждый. Они поражают фотографической точностью. Внутрь домов можно заглянуть. Одна комната доверху завалена Джун Бинз, стенами другой служат дорожные карты.

– Сердишься? – спрашивает Линден. – Не стоило, наверное, тебе их показывать.

Он протягивает руку, что забрать свои рисунки, но я в них буквально вцепляюсь.

– Нет, – упрямлюсь я, зачарованно уставившись на дом, под завязку забитый рыбой.

На первый взгляд Линден изобразил точную копию моей любимой голограммы. Я часто плаваю с ней в бассейне, но у акул с рисунка из пасти торчат человеческие конечности – кровавые обрубки рук и ног.

– Они просто… жуткие. Я и подумать не смела, что ты можешь представить себе нечто подобное.

– З-зря я это. – Он заметно бледнеет и отворачивается. – Отец говорит, мне следует рисовать что-то более…

– Да забудь ты про своего отца, он ошибается, – не выдерживаю я.

Линден смотрит на меня с нескрываемым изумлением. Я удивлена не меньше. Откровенничать я не собиралась, но раз уж привлекла его внимание, к чему останавливаться?

– Не держи все это в себе. У тебя настоящий талант. Согласна, скорее всего, мало кому захочется жить в доме, полном деревьев или акул-людоедов.

– Да я и не думал о том, кто там будет жить, – говорит он, кивая на стопку материализовавшихся кошмаров в моей руке.

– Это и так ясно.

– Вот именно. Все дело в тех, кто там жил раньше.

Он указывает на скрупулезно прорисованный порог акульего дома. Он не забыл даже про дверной молоток и ставни. Сейчас они ветхие, обшарпанные, но когда-то все здесь было новым и сияло чистотой. Перед домом, двор которого завален крысиными трупиками, декоративная решетка, оплетенная жалкой тенью некогда пышного куста вьющихся роз.

– В какой-то момент все пошло не так. И жизнь переменилась к худшему.

Мне нетрудно догадаться, что он пытается сказать. Перед глазами один за другим всплывают образы: чудесный дом, в котором родилась моя мама, посреди красивейшего города, вскоре павшего жертвой химического загрязнения. Цветы и те проиграли битву за жизнь. Вижу земной шар. Его поверхность делили когда-то сотни стран. Линден всматривается в мое лицо затуманенными от волнения глазами: смогу ли я понять его? Я киваю, потому что и в самом деле понимаю. Доподлинно знаю, что зашифровано в этих рисунках и почему они заставляют его плакать.

– Я понимаю, – говорю я. – Действительно понимаю.

Дома так изменились, потому что мир стал другим.

Линден делает еще несколько набросков. На этот раз он рисует дома, в которых можно жить. Спрашивает мое мнение. Говорит, что скоро попробует их продать. Удивительно, как этот парень, проведший всю жизнь в одном месте и редко контактирующий с внешним миром, умудряется придумывать такие разнообразные и уютные жилища.

Днем к нам заходит Сесилия и забирает Линдена. Я ей благодарна, потому что мне хочется побыть одной. К тому же Линдену полезно немного прогуляться. Иногда мне кажется, что постельный режим прописан не мне, а ему.

Однажды днем ко мне в комнату заглядывает Сесилия. Она ищет Линдена.

– Я думала, он с тобой, – отвечаю я.

Ни Габриель, ни Дженна не знают, куда он запропастился. Остальные слуги тоже в полном неведении. Распорядитель Вон также исчез без следа. Новостей нет и после обеда. Сесилия не находит себе места. Она залезает ко мне в кровать с какой-то толстой книжкой. На ее твердой обложке изображение ультразвукового снимка.

– Что это за слово такое? Г-е-с-т-а-ц-и-я.

Произношу слово целиком. Она объясняет, что оно означает, хотя мне это и так известно. Потом увлеченно демонстрирует мне какие-то схемы и графики, описывает, чем сейчас занят ее малыш. Я узнаю, что на таком сроке он уже может сосать свой большой палец и даже икать! Она дважды прижимает мою ладонь к своему животу, и я чувствую, как внутри ее толкается ребенок. Это встряхивает меня, возвращает к реальности. Переживаю за предстоящие Сесилии роды. Волнуюсь, что этот ребенок, как и первенец Линдена, появится на свет мертвым. Боюсь, что малыш, все равно, живой или нет, окажется в итоге на каталке Вона в подвале.

Сесилия находится в середине своего повествования об отходе плаценты, когда на пороге комнаты возникает Линден. На нем костюм. Кудрявая шевелюра прилизана на манер Вона, но Линден с такой прической выглядит не столь зловеще.

– Где ты был? – хмурится она.