Увязнуть в паутине

Сцена третья. Теляк считает, будто бы его никто не видит, но это неправда. Квятковская, его мертвая дочка, следит за ним из угла помещения. Словно упырь. Возможно, она думает о том, сколько всего прошло мимо нее: сколько лет жизни, сколько радости, сколько поездок, сколько мужчин, сколько детей. И все это она утратила только лишь потому, чтобы помочь человеку, который сейчас втихаря сбегает. Ему плевать на ее жертву, ему не важна ее смерть. «Почему ты бежишь, папа?» — спрашивает она, выходя из тени. «Я не твой папа, психованная», — отвечает Теляк, пытаясь ее обойти. «Как ты можешь? Ведь я столько ради тебя сделала?» — с укором говорит Квятковская. Печаль в ее словах смешиваются с бешенством. «Нихрена ты не сделала, иди лечиться, баба», — отвечает Теляк, которого ее слова тоже прошли по живому.

И Квятковская бьет.

Порошок начал действовать. Шацкий почувствовал себя чуточку получше и милостиво позволил, чтобы Уотерс[39] спел Bring the Boys Back Home чуточку громче. Он позвонил Кузнецову и поехал в районную комендатуру полиции: нужно было переговорить, а при случае еще и осмотреть бумажник покойника… Ему не казалось, будто бы это имело особое значение, но личность Теляка была ключом ко всему этому делу. Чем лучше он его узнает, тем большая вероятность того, что поймет мотивы преступника. Или же мотив виртуального преступника, захватившего сознание чужого человека.

Господи, а не слишком все это закручено? — подумал он, ожидая, когда светофор позволит ему свернуть с улицы Прушковской в улицу Жвирки и Вигуры.

3

В буфете центральной районной комендатуры полиции на Вильчей Кузнецов заказал кофе и «вузетку»,[40] а Шацкий — томатный сок. Он и так поглотил слишком много кофеина в кофе и чаях у Рудского. Прокурор рассказал полицейскому о вчерашних допросах и о сегодняшнем визите у психотерапевта.

— Закручено, — согласился Кузнецов, без особого успеха пытаясь отрезать вилкой кусочек вузетки так, чтобы взбитые сливки не расползлись во все стороны, — то есть, каким-то образом жена и сын Теляка тоже подозреваемые.

— Нет, они не подозреваемые. Здесь, скорее, речь идет о том, что если у них имелся убедительный мотив, то таким мотивом могли руководствоваться люди с психотерапии. Я их допрошу завтра, а там посмотрим.

— Если это и окажется правда, то их защитит любой начинающий адвокатик. Подумай только: ты видишь человека первый раз в жизни, потом четверть часа изображаешь его сына и по этой причине хватаешь вертел и вонзаешь ему в глаз. То есть, ты как «ты» не имеешь никакого мотива.

Шацкий покачал головой. Он тоже уже об этом думал. Лишь спросил, удалось ли что-нибудь установить на Лазенковской.

— Ноль. Осталось допросить еще пару человек, но в результат я не верю. Приехали они в пятницу, сидели чуть ли не под ключом, ни с кем не контактировали. Девушка, которая приносила им еду и мыла посуду, пару раз разговаривала с Рудским. Ни одного из пациентов она не видела. Священник, который сдавал им помещение, виделся с Ркдским один раз, беседа длилась минут пять. Рудский является членом общества христианских психологов, его рекомендовали, у ксёндза никаких сомнений не было. Теперь-то об этом жалеет и надеется, что этого преступника мы найдем. Очень приятный человек, я сам с ним разговаривал. Немного на онаниста походит, как все они, но этот конкретный.

— Из костела что-то пропало?

— Абсолютно ничего.

— Охрана?

— Перестань, а то подавлюсь. Старикашка шестидесяти восьми лет, засыпающий перед полудюймовым телевизором в швейцарской. Я мог бы зайти туда ночью, расстрелять всех присутствующих из пулемета, а дедок бы клялся всем святым, что все было тихо, спокойно и никто чужой не крутился. Следов взлома нет, но, скорее всего, двери были открыты.

Шацкий в жесте раздражения поднял руки и хлопнул ими об стол.

— Замечательно, — рявкнул он.

— Что ты хочешь сказать? — возбужденно спросил Кузнецов.

— То, что вы, как и всегда, нихрена не нашли.

— А что мне, по-твоему, надо сделать? Вернуться во времени, заставить их начальство установить камеры наблюдения и принять на работу наблюдательного швейцара?

Шацкий закрыл лицо руками.

— Извини, Олег, сегодня у меня паршивый день. Башка болит от этого терапевта, не знаю, не заразил ли он меня чем-нибудь. А вдобавок я совершенно забыл, зачем сюда приехал.

— Ты хотел встретиться со мной, потому что я тебе нравлюсь, — Кузнецов погладил прокурора по его белым волосам.

— Отвали.

— Ууу, нехороший какой пра-акурор…

Шацкий рассмеялся.