Увязнуть в паутине

— Спасти меня могут три вещи: чудо, государственная служба здравоохранения или же пересадка сердца в частной клинике за рубежом. Как вы считаете, какая из них наиболее вероятна? Вот именно. А как вы считаете, насколько уменьшились мои шансы, когда не стало моего отца, директора? Ну вот.

И что он мог ответить? О чем еще мог спросить? Шацкий поблагодарил парня и пожелал успеха в Call of Duty. Он даже не дал ему протокол на подпись; там не было абсолютно ничего.

— Пан будет на похоронах в субботу? — спросил Теляк-младший уже перед тем, как уйти.

— Конечно.

Шацкий выругал себя в мыслях, что это ему раньше не пришло в голову. Ведь это будет единственная возможность увидеть родных Теляка и людей с терапии вместе.

6

Запись фактического положения вещей, представление следственных версий и плана следствия заняло у Шацкого меньше времени, чем он ожидал. Неполных полтора часа. Принимая во внимание факт, что как минимум половину этого времени он посвятил размышлениям о Гжелке — результат очень даже неплохой. Что нужно сделать сейчас? Последней женщиной, которую он подцепил, была Вероника, и случилось это более десяти лет назад. А если говорить честно, это не он ее снял, а она его. Воспоминание ограничивалось туманным «каким-то образом все и случилось». Девушка ему нравилась, немножко поболтали, неожиданно начали целоваться — поправка: это она неожиданно стала его целовать — а через неделю очутились уже и в постели. Через две недели он просто не представлял жизни без нее.

Вот и все, что я могу сообщить по данному делу, подумал Шацкий. Если только не считать лицейских и ранних студенческих приключений. И парочки коротких романов раннего семейного периода, о которых старался не вспоминать. И одного, не испробованного, правда, знакомства с пани прокурор из Пясечна. До сей поры он радовался, что очень все хорошо случилось, ведь у него жена и ребенок, и нужно вести себя вежливо, но правда была иной — жалел чертовски. Как там это высказывание? Лучше грешить и жалеть, чем жалеть, что не грешил. Еще одна идиотская народная мудрость, которая хорошо выглядит лишь на бумаге. Познакомились они на деле по убийству одного девелопера. Труп был из Средместья, но вот семья, знакомые, фирма и все такое — из Пясечна. Они работали вместе. Долго и интенсивно. Работали и разговаривали, разговаривали и работали, разговаривали и разговаривали. Как-то ночью он отвез ее домой, поцеловал в машине. И удивился, что поцелуй может иметь совершенно иной вкус. Что все способно быть настолько новым. Что у губ могут быть другие формы, у языка — иная фактура, у дыхания — такой другой запах.

— Не можем же мы так целоваться до бесконечности, — сказала она, и он знал, что это было не банальной констатацией факта, но предложением. Она сделала все, ожидая от него лишь подтверждения. А он настолько струсил, что буквально трясся от страха.

— Но не можем и продвинуться дальше, — выдавил он из себя в конце концов. Женщина лишь улыбнулась, поцеловала его еще раз и вышла. Только помахала с ведущей в подъезд лестницы. Потом он видел, как на третьем этаже загорелся свет. Он еще час просидел в машине, борясь сам с собой. В конце концов — уехал, мчался по Пулавской назад, к Веронике, успокаивая себя тем, что поступил правильно. Но, по сути своей, он знал, что удержала его не верность — неважно, каким образом понятая — ни любовь — неважно, каким образом понятая. Сдержал его страх. Унизительное воспоминание нервных конвульсий долго еще сопровождало его после того, как со вздохом облегчения он улегся рядом с женой и вжался в знакомые изгибы ее тела.

То было когда-то. А теперь? Ему было тридцать пять лет, не успеешь оглянуться — и тридцать шесть. Как долго еще следует ждать, чтобы самому убедиться, как оно есть, когда каждый квадратный сантиметр чьего-то тела для тебя неожиданность? Сейчас или никогда, подумал он.

И набрал номер.

— День добрый, это Шацкий говорит.

— Оу, привет… то есть, день добрый, пан прокурор.

Теодор сделал глубокий вдох.

— Называйте меня Тео.

— Моника. Жаль, что ты не предложил этого вчера, по этой причине можно было и поцеловаться.

Знакомые конвульсии вернулись. Хорошо еще, что они говорили по телефону.

— Надеюсь, это мы еще доработаем, — раздался чужой голос, который, по мнению Шацкого, совершенно не был его собственным.

— Хмм, ну совсем как я думаю, — сказала она. — И когда же?

Он горячечно размышлял. Господи, нужно найти какой-то повод, в противном случае, его намерения будут слишком очевидными.

— Может в пятницу? — предложил он. — У меня будет для тебя обвинительный акт, — последнее предложение было настолько глупым, что если бы у стыда была температура, Шацкий наверняка бы сгорел. Ну, и какие еще есть у тебя хорошие идеи, Теодор? — спросил он сам себя. Может, свидание в морге?