Увидеть больше

Однажды они с Гориным все же остались наедине. Она была в растрепанных чувствах: как раз накануне вечером убежала из ресторана, тип, называвший себя референтом министерства культуры, самоуверенный красавец, позволил себе пьяную выходку… нет, она запретила себе вспоминать даже имя. Лицо было еще опухшее от ночных слез, ждала телефонного звонка — с извинениями? Нет, чтобы сказать ему окончательно, что о нем думает. Горин завалился, как всегда, кстати, с букетиком, кажется, ландышей и опять с неизбежными своими стихами. Вот уж чего она тогда совсем не воспринимала, все сильней закипала злость, не разберешь, на кого, беднягу обижать не хотелось, но стоило проучить другого. Тянуться с нежностью бессмысленно к чужому… бормотал что-то такое. Она ли подвинулась, его ли пальцы нечаянно коснулись ее руки (кофточка была без рукавов), задержались. Прикосновение было неожиданное, такого она, право, не испытывала, ни до того, ни после, нежное, проникающее, как излучение… вот, даже сейчас как будто ожило на коже. Пальцы поднимались от локтя к плечу (наконец-то сообразил, дурачок, осмелел), достаточно было замереть, не убирать его руку (и шарить в пустоте, и терпеливо ждать), проникли под рукав, дотронулись до шеи, до открытого выреза, опять замерли, все-таки решились. Она еще вслушивалась… какие необыкновенные излучающие пальцы… уже разрасталось, растекалось по телу чувство, что сейчас поддастся, растает, откликнется… Нет, все же опомнилась, наконец, этого, сказала, не надо — отвела руку. Он сник мгновенно, как будто даже испуганно: не обидел ли ее, совершив недозволенное? Даже этого не понимал, естественного женского движения, невозможности допустить сразу. Бывают такие, до позднего возраста не обретают зрелой мужской стати, той, что обещает женщине уверенность и опору. В девичьей компании над такими хихикают, пока одна, деловитая, умненькая, не сообразит подхватить, взять под свое крыло. Из таких получаются примерные мужья, безвольно влюбленные, счастливые доставшейся удачей.

Рите было не до него, ее романы уже разворачивались на других территориях, там, где у людей были свои квартиры, загородные дачи, машины, этих людей она стеснялась пригласить в свое жилье, внезапно оказавшееся убогим — постыдное чувство, когда пришлось знакомить первого мужа с родителями. Беда была не только в том, что к этому бедняге она не испытывала никаких чувств — временами начинало казаться, что она вообще не способна их испытывать. Сама лучше других знала, как это называется, все-таки профессионал, знала, как с этим справляться, как преодолеть, изгнать из памяти возникшую после первой душевной травмы зажатость, у ее клиенток получалось, благодарили. Сколько людей прошло потом через ее кабинет, сколько она наслушалась чужих историй! Историй несовместимости человеческих устройств, непонимания, насилия, одиночества. Других проще понять, другим проще советовать.

Правильней было этого беднягу зря не томить, не мучить, все боялась его обидеть, да он никаких слов и не требовал, готов был терпеть безропотно. Где-то в своих областях такой чайник мог что-то значить, но не для нее. Пришла пора все-таки сказать ему, наконец, что беременна. Он как будто не сразу понял, потом все же спросил: ты что, выходишь замуж? Она кивнула (хотя тогда еще не совсем была в этом уверена). Пробормотал что-то невнятное, можно было разобрать только «желаю».

Потом была новая квартира, переселилась к мужу. Если бы не папа, Горин бы, наверно, тогда же исчез для нее окончательно. Папа передавал от него приветы, тот к нему продолжал приходить. Лучше было не поощрять мучительных для него отношений. Какой может быть разговор о бескорыстной дружбе между мужчиной и женщиной, в которую остаешься влюблен? Разве что когда это уже совсем пройдет.

Вспоминаешь, как будто не о себе. Человек из другой жизни. Он, помнится, еще все же приходил к ней однажды, принес журнал с каким-то романом, стихов, кажется, ей больше не читал, говорил о своей новой работе. На что-то как будто еще надеялся, после ее развода. У нее уже был тогда сын. Ни разу с тех пор не вспоминала, надо же! Вдруг неожиданно поднимается из погасших глубин переставшее, казалось, существовать. Жизнь до жизни. И вот снова строки стихов… паста маргарита… что-то неожиданно связанное с ней… психическая болезнь… монастырь. И это прикосновение пальцев, способное, оказывается, ожить спустя годы.

4