Увидеть Мензоберранзан и умереть

До окончательного срока, когда Фиселла должна была предстать перед Ллос, оставалось три дня, а я все еще был жив. Вспыхнувшая было безумная надежда, что я переживу Фиселлу, тут же исчезла, едва я узнал, что меня обвинили в неповиновении Верховному Совету. Это означало обвинение в измене, тяжком преступлении, после которой следовала казнь на жертвеннике. Этот блестящий ход был, наверняка придуман моей матушкой, отлично знавшей, что Ллос не прощает предательства. Подобное преступление превышало даже то, что жертвенный камень оказался бы залит кровью первых дроу, пусть даже жертва оказался единственным эльфом, в чьих жилах она текла. Одним словом, я должен был, хоть так, отвести от Фиселлы и Верховной жрицы гнев богини. Разумеется, Совет Матерей единодушно приговорил меня к казни. И, когда Фиселла, вдруг, принялась отстаивать мою жизнь перед этим же Советом, я только скрежетал зубами от ненависти, прозревая очередную уловку. Ее игра не могла бы ввести в заблуждение даже пустоголового орка. Она пыталась вызвать у меня чувство благодарности за то, что спасла меня от казни. Я был ослеплен ненавистью. Я знал одно — этой ночью мне предстояло умереть мучительной позорной смертью, по сравнению с которой гибель на жертвеннике Ллос, покажется милосердной и мгновенной. Я не сомневался, что Фиселла выложится полностью в своем излюбленном занятии. Но к концу всего этого лживого фарса на Совете, я уже ни в чем не был уверен. Фиселла никогда ни при каких обстоятельствах ен вела себя так. Я был сбит с толку. И все же, когда меня привели в опочивальню Фиселлы и приковали к ее кровати, я был готов вынести любое истязание, но только не подобное тому, какому вдруг подвергся… — Дорган запнулся, но преодолевая внутреннее сопротивление, продолжал. — То мимолетное удивление, что я испытал, когда она повела себя на Совете с несвойственным ей упорством и увереность, что передо мной не Фиселла, усиливалось. Оставшись наедине со мной, она не схватилась за пыточный инструмент, а повела себя непостижимым образом. После безуспешной попытки договорится со мной — странной попытки, когда меня невольно потянуло к ней — она, медленно, дюйм за дюймом, обнажала передо мной свое тело, показывая то, от чего я так упорно отказывался, и которое доселе не вызывало у меня ни каких иных чувств, кроме гадливости. Здесь не было низменной чувственности, призванной разбудить похоть, а какая-то робость и натянутость. Я ничего не мог понять, точнее мог… но только то, что она сильно волновала меня. И вот, когда ее нога запуталась в упавших одеждах, и можно было ожидать, что Фиселла, в сердцах откинув их, вновь схватится за пыточный инструмент, устав прикидываться такой, какой никогда не была, она вдруг смутилась и робко посмотрела на меня, после чего заставила себя продолжать. Этот миг озарил все яркой вспышкой. Я понял — передо мной не Фиселла, а кто-то беззащитный и растерянный. С этого мига, уже ничто не могло меня заставить поверить в то, что это Фиселла. И я сделался одержим ею настолько же сильно, насколько ненавидел до того. Я мог бы отдать свою жизнь, свою кровь по малой капле, за миг обладания ею. Ты не поверишь, мудрый Хиллор, но я тут же предложил ей то, чего так долго добивалась, к чему стремилась Фиселла.

— И? — нетерпеливо спросил Хиллор, невольно увлекшись его рассказом.