Увидеть весь мир в крупице песка…

К вечеру, вернее, когда звёзды засияли на небе, и прохлада опустилась на пустыню, я увидел огни Джусалов. Это придало мне сил. Я зашагал, если я вообще способен был шагать, увереннее. Я ещё не знал, как бесконечно далеки эти огни в пустыне. Я слышал уже собачий лай, но посёлок был ещё ужасно далеко. Я падал, полз, вставал на ноги, чтобы идти дальше. Всё это было в полусознательном состоянии. Когда, наконец, я зашёл в посёлок, у одного из дворов я увидел арык, к которому и припал тотчас же. Я пил долго, не знаю, сколько это длилось, а только я почувствовал как вода, которую я выпил, шатает меня из стороны в сторону. Я раздирал руками себе рот, очищая его от сухой слизи, и снова пил. Потом я увидел хозяйку дома и жестами попросил у неё пить. Говорить я не мог. Она вынесла мне пол-литровую банку воды. Я выпил, но что такое банка воды по сравнению с огнём, который я всё ещё ощущал в глотке. Я плёлся куда – то по селу, когда вдруг увидел колонку, я припал к ней и пил много – много воды. Здесь я огляделся и увидел, что нахожусь на железнодорожных путях. Потом я подошёл к какому-то вагону, спросил у пассажира, где здесь буфет. Он указал где. В буфет я зашёл, всё ещё ничего не смысля. Я ощутил лишь свет и в тумане увидел силуэт буфетчицы. Речь вернулась ко мне и я не своим голосом спросил, что у неё есть пить. Она предложила компот. И я, по пояс голый, с полевой сумкой и биноклем, исцарапанный полузверь– получеловек выпил этого компота должно быть очень много, помню только, что я оставлял в стакане косточки и ягоды, и пил только сок компотный. Выйдя из буфета, я ещё подошёл к колонке, попил воды и увидел по другую сторону путей снегозащитные деревянные щиты, приставленные один к одному в виде балагана. Я доплёлся до них и на откуда-то взявшуюся солому свалился и заснул крепким сном.

Я ужасно промёрз, отчего и проснулся ранним утром. Но силы уже вернулись ко мне. Я сел и начал обдумывать своё положение. Я был гол по пояс, ободран и бос. Мне надо было во что-то одеться. Денег у меня было много, их я заработал ещё там, в пустыне. Я поднялся и пошёл к центру в надежде купить в первую очередь ботинки, а потом и прочую одежду.

Справка:

Это было вначале Великой Отечественной войны. В Восточном Приаралье в пустыне засела в песках машина с геологами. В ней оказались: женщина с 3-х летним ребёнком, механик и двое гидрогеологов Русанов и Ткачёв. Сначала решили идти втроем за подмогой. Но механик оказался больным – его оставили. Ткачёв тоже задержался. Первым ушёл в направлении Джусалов Илья Сергеевич Русанов. Затем стал туда добираться Сергей Григорьевич Ткачев. Русанов, в конце концов, оказался в больнице, где, несмотря на запрет врачей, украдкой выпил всю воду из умывальников. Ткачев сначала, пил из арыка, потом у хозяйки, потом на вокзале из колонки и в буфете. Затем заснул у защитных щитов. Во рту ссохлось, говорить было невозможно. Ткачёв и Русанов встретились. Вообще все спаслись. Чтоб утолить жажду, кто-то из геологов выпил борную кислоту из аптечки.

20. 07. 1974 г.

Оказывается, я чувствую себя более-менее успокоенным только тогда, когда нахожусь в движущемся грузовике и еду по новым местам. Стоит ему остановиться, как через каких – нибудь полдня, беспокойство одолевает меня. Вперёд, только вперёд! – не всё ли равно куда. Что это? Предчувствие конца? Неуёмность характера?..

Вчера приехали, измученные десятидневными странствиями по Кызылкумам, а сегодня я не нахожу себе места в гостинице. Ехать домой, – закончив поскорее дела? Но ведь опять надо будет уезжать куда-то. Лучше постараться проехать по Кызылкумам, чтобы с одной стороны всё сделать важное для конторы, с другой иметь более широкое представление о Приаралье. С Сергеем Червонных легко было работать. Человек дела, он не назойлив и в то же время очень покладист. Наметили попасть на Аккыр? – пожалуйста! Что бы это не стоило. А ведь ехали километров сто по пескам и бездорожью практически из-за одной скважины. Другой бы хитрил и отговаривал. Нравится мне в нём смелость в ориентации на совершенно незнакомой местности. Общее направление и оптимизм – вот его побудители. Раз пятнадцать застревали в песках. Научились, в конце концов, без труда выбираться. Жара, ливни и (самое отвратительное) гнус изнуряли нас, но одержимость гнала вперёд. Нашли буровиков, которые, чёрт знает, где бурили скважину. Вместо окраины 27 листа, ну пусть 33, – забрались на 32 лист в самый его центр. И всё-таки мы нашли их. И даже помогли ободрать пять туш сайги и одного елика. Разумеется, отведали мяса и каурдака. Один из буровиков лихо сдирал шкуру с сайги, и я кое-что перенял от него…

Возвращаясь со скважины Аккыр, мы заехали в съёмочный отряд Южно-Казахстанской гидрогеологической экспедиции. Съёмку масштаба 1: 200 000 проводил хорошо знакомый мне старший гидрогеолог Владимир Андреевич Выломов. Стоял отряд в трёх километрах от посёлка Жана-Кала. То, что мы увидели у одной из скважин, послужило основой по ассоциации для стихотворения:

ТРИ ПЕРИ

В пустыне знойной,

Близ Арала –

Чуть-чуть южней