Увидимся в темноте

Но Вяткин не ломался, поскольку механизм, заключенный в нем, был простейшим – в противовес тонким настройкам Джанго. По этой причине все выпущенные ею стрелы ни разу не достигли цели: капитан не оценил по достоинству интеллект московской психологической богини. Не смог, а может, просто не захотел. Оказался глух к словесным экзерсисам.

На каком вообще языке разговаривает эта сучка?

Трудности перевода, угу.

Которые, по большому счету, не пугали только одного человека – Пашу Однолета. До появления Елены Викторовны Джангировой он заглядывал в рот исключительно капитану Вяткину, своему учителю и наставнику, крестному отцу в профессии. А вот поди ж ты, явилась сучка – и все порушила.

Паше нравилась Джанго. Она понравилась ему с самой первой встречи; с того момента, как была представлена группе непосредственным начальником Брагина В.К. Столтидисом. Брагин хорошо помнил первую Пашину реакцию на московского суперпсихолога Джангирову: лицо опера вспыхнуло и пошло красными пятнами, нижняя челюсть отвисла, а глаза, поначалу едва не выкатившиеся из орбит, сощурились и превратились в щелки. Как будто лейтенанту Однолету было больно смотреть на ослепительно-яркий свет, исходящий от пока еще неизвестного ему божества. Какой именно культ представляет божество, Паша знать не знал, но уже готов был записаться в его адепты.

Вечно с ним так.

Однолет – толковый опер, нетривиально мыслящий и хваткий, с повадками хорошо обученной норной собаки. «Вижу цель – не вижу препятствий» – это как раз про него. Но все эти качества проявлялись исключительно в работе, а в частной жизни применения себе не находили. Убери профессиональную составляющую – и что останется от Паши Однолета? Неуверенный в себе молодой человек, застенчивый и нежный; мягкий как воск. А местами (там, где на интеллектуальных пустошах цветут рэп-баттлы и арт-хаусы) – даже глуповатый. Словом, именно тот типаж, который на дух не выносят современные девушки, не в меру независимые и самодостаточные. «Не в меру» – на взгляд Брагина, конечно. И еще нескольких, солидарных с ним, старых козлов вроде Вяткина. Хотя Вяткин выражается радикальнее: феминистки херовы. И Джанго – типичная феминистка: все в ней – от повадок до манеры общения с коллегами-мужчинами – вопиет об этом. Так что несчастному Паше, если учесть еще и разницу в возрасте, вообще ничего не светило. Кроме разве что быть раздавленным катком всепоглощающей Джанго-иронии. Вяткин предрек эту катастрофу еще в первый день знакомства Джангировой с Однолетом – а она все не случалась и не случалась. Каток явно пробуксовывал. Отчасти потому, подозревал Брагин, что Паша отнесся к теориям Джанго не просто с почтением. Он, единственный из всех, стал их фанатичным сторонником. И что бы ни лила ему в уши спец по маньякам – все воспринималось на ура.

Сам Брагин был далек и от вяткинской ненависти, и от Пашиного поклонения, но воспринял появление нового члена команды с энтузиазмом – а ну как Джанго нащупает что-то такое, что недоступно обычным работникам правоохранительных органов? Пусть и на уровне теории, а уж следственная группа попытается воплотить теорию в жизнь.

Вдруг что-то прояснится?

Но ничего так и не прояснилось, не помогли ни теория, ни бесконечные выезды в поля. А ведь уже были опрошены десятки, если не сотни людей и проведены консультации с целым рядом специалистов. И в героях на сегодняшний день ходили только Гарик Пасхавер и эксперт-криминалист Ряпич. Они-то, в отличие от остальных, извлекли максимум из того скудного материала, который попал им в руки. Особенно злился по этому поводу неистовый Вяткин, всячески намекая на то, что последние достижения науки делают работу экспертов чем-то вроде увеселительной прогулки на яхте вдоль берегов Французской Ривьеры. Отправил данные на обработку в лабораторию, и знай сиди себе в шезлонге на корме, поплевывай да потягивай свой мартини. А вот у оперов не получается присоединиться к этому празднику жизни от слова «совсем». У них, бедолаг, не Ривьера, а непролазные болота в пойме реки Васюган. И в болотах этих остается только стоять раком в мутной жиже и наобум нашаривать руками версии.

Без всякой надежды на успех.

Брагин ценил соленую вяткинскую образность, но тут вынужден был признать: капитан перегибает палку – и сильно. Впрочем, Гриша и сам понимал, что не прав, и потому недовольство высказывал тихо, трагическим шепотом. Да и недоволен он был прежде всего собой. Все остальное – производные от его самоедства. А не жрать себя не получается: каждая новая улика, которая в любом другом деле могла бы стать прорывом, лишь приводит следствие к очередному логическому тупику.

Но это логика следствия, которое вот уже несколько месяцев остается в дураках, и Альтисту совершенно необязательно о ней заботиться. Он заботится о своей собственной. И, с его точки зрения, эта логика наверняка безупречна и вполне себе объясняет странность, которую заметили все – и почти сразу, – но никто так и не смог объяснить, чем она вызвана.