Узбекские народные сказки. Том 1.

– Братец мой, миленький! – умоляла старуха-мамка. – Согласись. Получай пятьдесят золотых червонцев! Ты сделаешь доброе дело. А если твой конь будет искалечен, за эти пятьдесят червонцев ты купишь себе другого. Если же ничего не случится, ты сам поведешь коня с невестой как стремянный и за это особо получишь еще откормленного барана! Ведь ты же все равно развозишь свой товар, продаешь, чтобы добыть себе побольше денег!

Тогда Камбарджон согласился.

– Ну, слезай, мы обрядим коня! – сказала старуха.

Камбарджон слез с коня, расседлал, снял свою сбрую, надел на него золотую сбрую, принесенную слугами, оседлал, сверху покрыл златотканой попоной. На шитье этой попоны ушли подати и доходы, собранные за год со всего государства.

Когда коня обрядили, Камбарджон подвел его к невесте. Конь остановился как вкопанный. Тогда Орзиджон вынула кольцо из под языка и надела его на мизинчик.

– О, пророк Соломон! – сказала она и, ухватившись левой рукой за луку, а правой – за дужку ленчика, легко вскочила в седло. Конь даже не пошатнулся, спина его не согнулась. Он грыз удила и гарцевал на одном месте. Все знаменитые вельможи, именитые царедворцы вместе с толпой так и ахнули от удивления, восторгаясь, прекрасными качествами чистокровного скакуна. Со всех сторон неслись возгласы одобрения. Камбарджон, взяв коня под уздцы, повел его вперед вдоль по улице.

– Пусть арбы подождут немного, поедут после, – распорядилась старуха-мамка, – как бы девушки своими песнями и игрой на бубнах не испугали коня.

До тех пор пока не скрылся за поворотом конь с невестой и Камбарджоном, мамка стояла на дороге, задерживая арбы и не пуская людей. Когда они уже скрылись из глаз, арбы и люди с шумом двинулись в путь. Впереди всех шла старуха. В руках она держала длинный айвовый прут и этим прутом сдерживала народ, все время повторяя:

– Тише, не торопитесь.

А Камбарджон вел коня очень быстро. По дороге он пробовал заговорить со своей любимой, но она ему не отвечала. Он попытался подойти к ней и так и эдак: то дотрагивался рукой до златотканого платка, то хватал за сборку платья, то за рукав – ничего не помогало. Невеста молчала. «Не давит ли стремя вашу изящную ножку?» – спрашивал Камбарджон. Царевна в ответ ни слова. «Не натерла ли нагайка мозоль на вашей нежной ручке?» – допытывался он. Опять не было ответа. «Может быть, седло причиняет вам боль? Или с непривычки спина разболелась? Может быть, поддержать вашу тонкую изящную талию?»

На все его вопросы царевна не сказала ни слова. Молчание любимой причиняло Камбарджону мучительную боль, которая была в десять раз сильнее самой страшной пытки.

Ведя коня под уздцы, Камбарджон, словно ребенок, уцепившийся за платье матери, ласково обращаясь к своей любимой, не заметил, что конь на каждом шагу наступал ему на ноги. Конь отдавил ему обе ступни, а он, обезумевший от любви, не чувствовал боли.

Но Орзиджон заметила, что ноги ее любимого в крови. Сердце ее сжалось от жалости, она спрыгнула с коня и, сняв с головы оба златотканых платка, вытерла кровь на израненных ногах.

Потом царевна сказала:

– Я рассердилась на вас за то, что вы при всем народе назвали меня толстозадой невестой Аршинбая. Поэтому я молчала, не хотела отвечать. Этими словами вы осрамили меня и моего отца.

– Ведь я же назвал вас толстозадой только для того, чтобы никто не знал – ни друзья, ни враги, – что мы любим друг друга, – объяснил ей Камбарджон.

После этого Орзиджон сказала:

– Слушайте, Камбарджон, я не могу сказать, куда вам надо ехать, по той улице или по этой. Я не могу поручиться за то, что укажу вам путь правильно. А вдруг по этой улице, которую я вам назову, вы попадете прямо в дом Аршинбая? Я не хочу быть в ответе, чтобы вы меня потом не осуждали. Выбирайте сами любую улицу, какую хотите, и увезите меня поскорей!

Тогда Камбарджон, крепко подтянув подпруги, сел в седло, посадил любимую на круп коня и подобрал поводья. Конь взвился, словно быстрокрылый сокол, и, не касаясь земли, помчался вперед. Раз скакнет – пятнадцать шагов отмахнет. За пятнадцать минут перемахнул весь путь. Камбарджон оглянуться не успел, как очутился вдруг перед домом Аршинбая. Конь подлетел к воротом и как вкопанный встал. Камбарджон, поняв, что сам погубил свою любимую, без чувств скатился с седла прямо под ноги коню.

А из ворот уже выбежали юноши, приготовившиеся к встрече, и бросились зажигать костры. Из толпы молодых людей выскочил Аршинбай, быстро подбежал к коню, снял невесту с седла, пронес ее на руках семь шагов и опустил на землю, а сам убежал в толпу и стыдливо спрятался среди юношей. Между тем языки пламени поднялись вверх, осветив всю улицу, а из ворот шумной гурьбой быстро выбежали девушки и женщины, с криками и свадебными песнями окружили невесту, повели ее по лестнице наверх в брачный покой, отдернули шелковую занавесь-чимыльдык и усадили ее на мягкую атласную подстилку, подложив за спину и с боков подушки.

Оставшись одна, Орзиджон позвала старуху-мамку и попросила ее.