Узбекские повести

Камал молча пережидал слезы жены. Женщине полезно плакать, от этого она становится мягче и сговорчивей. Конечно, Нигора не из плаксивых и для себя ничего не просит, да и сейчас она расстраивается из-за благополучия семьи. Сквозь всхлипывание и слезы до него донеслось:

— Тогда и нас забирайте в пустыню! Соберемся и поедем с вами! У всех отцы, а ваши как сироты.

— Ну, хватит! Замолчи! Я что, умирать уезжаю! Чего ты разревелась! — Камал хотел утешить жену, но получилось грубо.

Нигора сжалась в комочек, плечи сотрясали горькие безутешные рыданья. Наверное, она и сама не понимала, отчего так пугает ее отъезд мужа, ей казалось, что она остается совсем одна перед выраставшими с его отъездом трудностями, некому будет защитить ее и детей, а его грубый окрик подлил масла в огонь. Обычно Нигора молча сносила грубость мужа, так было заведено не ею. У мужчины жизнь проходит вне дома, и там у него заботы и неприятности, естественно, что домой он может прийти расстроенным, и в такие минуты можно и потерпеть, если он сорвет зло на жене. Но сейчас его грубость задела душу. Кто еще терпел так безмолвно? Разве так ведут себя другие женщины в кишлаке? Она не то что другие, не рвется в город за развлечениями, по магазинам, не требует золота и браслетов… За что? У нее нет даже парчового платья, а ведь иные даже в поле на работу выходят в шелках, разъезжают в машинах, то и дело мотаются в город, отдыхают… А что видела она? Все ее заботы только о детях, о семье. Разве она не ухаживает за Камалом, разве не старается во всем помогать ему? И вот теперь в благодарность за то, что она не жаловалась, не поднимала крик, довольствовалась тем, что у них есть, и не требовала большего, он оставляет ее и отправляется в дикую пустыню, а она остается здесь одна с детьми и хозяйством! Чтобы они ослепли там, в этом правлении!

Нигора вскочила, торопливо отерла рукавом слезы.

— Идите и откажитесь, — тихо попросила она, — я вас очень прошу!

В это время в калитку с боевыми криками, размахивая воображаемыми саблями, влетели босоногие сыновья. Двое старших были в рваных штанах, а младший и вовсе в одной рубашке. «Всадники» увидели отца и поскакали к нему, понукая своих «коней». Глаза у Камала потеплели и на душе отлегло, когда он взглянул на выстроившееся перед ним воинство. Так они и стояли перед ним по росту и старшинству. Суван-батыр лев, а не джигит, он сразит в бою несметное воинство врага. Средний, Сиявуш-батыр, всем пожертвует ради справедливости на земле, даже собственной жизнью. А самый маленький, Султан-батыр, когда вырастет, будет великим правителем мира!

— Ваш отец хочет оставить нас и уехать в пустыню! — громко крикнула Нигора.

Дети переглянулись и, кажется, не очень поняли, что это значит. Старший — Суван почувствовал, что у родителей что-то происходит. Сиявуш не очень-то понял, что сказала мама, а маленькому и вообще было не до того, запинаясь о своего «боевого коня», он прямиком отправился к отцу на колени. Камал взял Султана на руки, а коня его привязал к столбу айвана, чтоб не убежал в пустыню. Старшие тоже облепили отца, и Суван спросил:

— Ата, вы опять уезжаете?

— А как ты думал. Работать надо?

— Надо, — вздохнул Суван.

— Ты почему так бегаешь, Султан? Совсем без штанов! — Камал обернулся к жене. — Одела бы ему штаны!

— Что с ним случится! Пусть бегает. Не девчонка же…

— Я сказал, надень ему штаны, — Камал повысил голос. — На кого они похожи? Неужели нельзя их вымыть, искупать? Ты куда смотришь?

— А вы что, первый раз увидели своих детей? — Нигора сверкнула глазами. — Пора бы, кажется, привыкнуть…

Через некоторое время Нигора вернулась из дома, неся ворох неглаженой детской одежды. Она вырвала Султана из рук мужа и стала натягивать на него штаны, ворча на старшего:

— Тебе бы только бегать, негодник! Сколько тебе говорить, чтобы приглядывал за ним! Как дам сейчас!

— Не замахивайся на ребенка, дура! Сама виновата. Дети грязные, бегают неизвестно где!

Камал вскочил и, казалось, сейчас ударит жену. Нигора сначала примолкла, но все-таки не удержалась:

— Конечно, я во всем виновата! На меня и надо кричать! Да что там смотреть, ударьте меня! Где это видано, отец бросает детей на произвол судьбы! Что ж, уезжайте себе в пустыню, куда хотите, оставляйте детей, жену! — Нигора спустила с колен малыша и, закрыв руками лицо, неслышно заплакала. Камал понял, что лучше всего уйти, чтобы избежать скандала. Он вышел на улицу, потоптался у калитки. Идти было некуда. Он отошел к тутовникам у арыка и сел на скамейку, чтобы покурить и успокоиться. Обернувшись на шум подъезжающей машины, Камал увидел зеленые «Жигули» главного агронома. Из машины вышел Нишан Асраров. При среднем росте Нишан производил впечатление гиганта — плотный, широкоплечий, что называется, поперек себя шире. Удивительно, как он умещался в маленькой машине. На широком мясистом лице главного агронома было тревожное недовольство. Тяжело покачиваясь, с трудом неся свое грузное тело, он подошел к Камалу, протянул большую пухлую руку и так же, не говоря ни слова, опустился на прогнувшуюся под ним скамейку.