Узбекские повести

— Зачем ей учиться, Ойпарча? — удивился Мулла Данияр. — Ведь учение дозволено богом для одних мужчин. Выдавай свою дочь за Усмана, а уж он наверняка прокормит ее хоть сто лет.

Ойпарча ничего не ответила. Она не сказала даже, что не вольна решать, пускай, мол, муж скажет свое слово. Норовистая была женщина, играла своим мужем как хотела, захочет, так тот запляшет под ее дудку на десять ладов. И сваты поняли, что Тилло никогда не пойдет против ее желания. Мустафе даже страшно стало при мысли, что придет вдруг человек и опозорится перед сватами, мужчина все же как-никак…

Прибрела к супе какая-то собака. Черная, смирная, немного грустная. Собака к добру, подумал с надеждой Мустафа, пророк наш погладил кошку по спине, и она с тех пор никогда не падает на спину, и собаку он благословил на верную службу людям, хотел, чтобы она была с людьми в божьем раю и служила им… К добру это, дай бог, чтобы это оказалось к добру… И Мустафа, будто собака могла ему чем-то помочь, взял с дастархана кусок хлеба и бросил ей. Собака унесла хлеб подальше, съела и снова вернулась к супе, подобострастно виляя куцым хвостом. Но Мустафа не стал больше отвлекаться, он взглянул на муллу Данияра и с его молчаливого согласия начал:

— Я родной дядя Усмана, пришел вот к вам сватать вашу дочь. Парень он неплохой, надежный… Правда, по молодости немного осрамил он вас своими песнями, но вы на него не сердитесь. Все это из-за любви к вашей дочери. Давайте, уважаемая Ойпарча, сыграем свадьбу, позовем все одиннадцать кишлаков вокруг…

Мустафа однажды уже ходил сватать. Тогда с ним был не мулла Данияр, а Имам, тоже мулла, но только из соседнего Шуркудука, родной дядя будущего жениха. Тогда мулла Имам говорил отцу девушки: давайте, мол, сыграем свадьбу, почтенный, и позовем все одиннадцать кишлаков вокруг Галатепе. После таких слов отец девушки враз согласился, встал, обнял муллу Имама, потом Мустафу, повеселел и стал говорить, что вот, слава богу, теперь они через жениха и невесту породнятся навеки, поздравил сватов с будущей свадьбой, затем сваты поздравили его… Все тогда было прекрасно, по всем правилам, по-мусульмански. Сейчас Мустафа вспомнил про то сватовство и повторил слова муллы Имама об одиннадцати кишлаках. Но женщина на это не обратила никакого внимания. Тогда Мустафа сказал:

— Каждой девушке полагается жених, Ойпарча. И каждому парню полагается невеста, а потом жена, чтобы оберегать его очаг от дурного глаза, чтобы служить ему верой и правдой.

— А моя дочь не служанка, — оборвала его женщина. — У нее такие же права, как у мужчин. Вы не думайте, будто она какая-нибудь там забитая, ошибаетесь!..

Мустафу такие слова женщины глубоко обидели. Он и сам видел, что ее дочь отнюдь не забитая. Но так говорили испокон веков все сваты, про очаг, про верность… Пожалел он, что бросал перед этой спесивой женщиной такие хорошие слова.

— Ты хоть немного устыдила бы свою дочь, — попросил мулла Данияр. — Научи ее, чтоб не показывалась она при сватах-то. Должна же невеста немного робеть перед сватами!..

— Она человек вольный, — засмеялась женщина. — Вот я, женщина, ведь разговариваю с вами, почему же и ей не стоять здесь? Ваши законы давно устарели, мулла…

— Может, нам прийти, когда будет твой муж? — с последней надеждой спросил мулла Данияр.

— Да как хотите, дед мулла, дело ваше… — опять засмеялась женщина, знала, что муж у нее будет как попугай повторять за ней ее слова.

Сваты примолкли. Черная собака опять подошла к супе. Тихо заскулила и, точно больная, жалким комочком легла у супы, положив узенькую мордочку на ее край. Странно она сейчас выглядела — туловищем внизу, на земле, морда на супе, глаза несчастные, будто она что-то хочет сказать и не может… Мустафа, почувствовав недоброе, резко обернулся и увидел дочь Тилло. Та все еще стояла у дверей, опершись спиной о косяк, внимательно рассматривала браслет на смуглом запястье. Вдруг ее брови взметнулись вверх, она резко оттолкнулась от косяка и, тряся грудями, подошла к сватам. Собака вскочила и, жалко скуля, побежала прочь. Девушка схватила узелок муллы Данияра и швырнула его вслед черной собаке. Лепешки и сладости посыпались на землю. Собака на мгновение остановилась, взглянула на валявшееся в пыли добро, но не дотронулась, стремглав выбежала со двора, прижав между ног обрубок хвоста…

— Боже милостивый, покарай ее, — взмолился Мустафа. — Собака, и та поняла человека, но эта девица ничего не поняла, собаке совестно стало, а ей хоть бы хны… Покарай же ее, господь!

Дочь Тилло еще пять лет просидела в родительском доме — не нашлось больше охотников на нее. Не только свои, но даже из тех одиннадцати кишлаков вокруг Галатепе никто не пришел ее сватать. Но она все же добилась своего. Поехала в город учиться, в городе нашла себе ученого мужа. Кроме отца и матери, никто из галатепинцев не поехал на ее свадьбу…

Вернулись сваты домой подавленными. Мулла Данияр позвал к себе Усмана, который с нетерпением ждал их возвращения, и сказал: