Узел

— Да. Хочу, — говорит с явным облегчением.

Про престарелого любовника я, конечно, вчера загнула. Филипп седой, но не старый. Он по-мужски красив. У него короткие серо-стальные волосы, аккуратная борода и темные глаза. Ему всего сорок четыре, он меня на десять лет старше, и он из тех мужчин, которые рано седеют. Седина придает ему особый шарм. У него за плечами неудачный брак, от которого осталось двое прекрасных детей. Сын и дочь.

Снова глянув вперед, я понимаю, что пока разговаривала с Филиппом, Леднёв куда-то испарился.

— Ты кого-то ищешь? Хочешь с кем-то поговорить? — интересуется Филипп, замечая, что я ищу кого-то глазами.

— Хотела, но это неважно, — разумеется, нахожу, как отделаться от этого неудобного вопроса.

— Тогда пойдем отсюда. — Он твердо подталкивает меня к выходу, и на этот раз у меня нет причин отказываться.

Остынь, Настя, приказываю я себе. Остынь!

Меня рвет от противоречий. И от радости, и от страха, и от какого-то непонятного отчаяния. Меня просто разрывает на куски, и в этот момент я почему-то ненавижу Филиппа. Я готова его убить, будто он причина всех моих бед.

Остынь, Настя, проговариваю, как заклинание, но это не помогает.

Остынь — пока надеваю пальто.

Остынь — пока мы едем к Филиппу.

Остынь — пока пью теплое красное вино.

Воспоминания во мне кричат и беснуются. Они не дают сидеть на месте, и я сама не замечаю, как начинаю ходить туда-сюда по комнате.

— Настя, что случилось? — с тревогой спрашивает Филипп.

— Ничего, — отвечаю я честно. Ведь еще ничего не случилось.

— Ты сама не своя.

— Я знаю. Мне кажется, я должна была что-то сделать, но забыла что.

Не вру. Именно так себя и ощущаю — словно забыла сделать что-то важное.

Я хочу унять этот зуд, но не знаю как. Хочу что-то сделать, но не знаю что.

— Тебе просто нужно отдохнуть, ты вымоталась.

— Вызови такси, я поеду домой, — говорю это раньше, чем соображаю, что именно говорю. Иногда так бывает: энергия опережает мысли.

— Настя, что за глупости? — конечно, он пытается урезонить меня, не понимая внезапной перемены настроения и такого спонтанного решения.

— Хорошо, я сама.

— Прекрати, — недовольно говорит он. — Хорошо. Раз ты так решила.

Филипп вызывает мне такси, а я уже стою в прихожей и натягиваю пальто.

— Не выходи одна, я провожу.

— Не надо.

Мне душно и хочется быстрее выйти на улицу. Еще минут десять у подъезда мы ждем машину. Филипп пытается получить какие-то оправдания моему поведению. Его недовольство понятно, но ничего не могу объяснить. Интуицию на слова не переложишь. Я просто знаю, что мне надо домой.

— Прости меня, Филипп, — говорю, перед тем как сесть в такси.

— За что? — со спокойным удивлением спрашивает он.

— За все. Простишь?

— Ты точно заработалась.

Я спешу домой, будто с утра забыла выключить утюг. По дороге пытаюсь успокоиться, но разве это возможно, когда перед глазами стоит его лицо и в голове звучит его голос. Голос из прошлого. Лицо из прошлого. Человек из прошлого.

Расплатившись с таксистом, выбираюсь из машины и с облегчением иду домой, дробя под каблуками ледок подмерзших весенних лужиц.

— Настя!

Застываю как вкопанная. Оборачиваюсь. Вижу темнеющую в ночи фигуру в нескольких метрах от себя…

Вот теперь я спокойна. И точно знаю, зачем мне среди ночи понадобилось домой.

Меня ждет Леднёв.

Теперь я понимаю это чувство, будто что-то забыла и не сделала.

Меня ждет Леднёв.

— А если бы я не приехала сегодня? Или приехала не одна? — спрашиваю, подходя ближе.

— Хочешь, чтобы я ответил на эти вопросы?

— Нет, мне все равно. Ты здесь. Я здесь. Ты, очевидно, знаешь, что делаешь.

Я улыбаюсь и уже хорошо вижу его лицо. Никита смотрит на меня с вопросительной иронией.

— Давай, мой мальчик, обними меня, — говорю тихо.

Ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня — не могу не сказать.

Но Леднёв слышит меня и смеется:

— Иди сюда, стерва моя блондинистая. Обниму.

Притянув к себе за отвороты пальто, он крепко обнимает меня и целует в губы.

Я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть… как будто на моей шее затянулась удавка.

Глава 4

…умный человек понимает даже то, чего не знает…

Настя

— Борзота, — смеюсь ему в губы, когда он позволяет мне вздохнуть.

— Сама напросилась.

— Ну, хоть что-то в этой жизни не меняется. Каким Ник был, таким и остался.

— Одно точно осталось неизменным. Я все так же с легкостью введусь на твои провокации, — басит он в ухо, не торопясь отпускать меня.

Мне приходится приложить усилия, чтобы высвободиться из его объятий.

Усилия — над собой.

Никита подводит меня к машине, и я без сомнений усаживаюсь в его «туарег». И ни одна клеточка моего мозга, дрянь проклятая, не вопит: «Настя, вали отсюда!». Ничего во мне не бунтует, когда мы отъезжаем от дома. Ничего не восстает против такого хода событий. Я не спорю сама с собой, а зря…

— В гости не напрашиваюсь, а то Филя подумает, что я решил тебя отбить. Так что кофе поедем пить куда-нибудь в другое место.

— Ты непрошибаемо логичен. В гости не напрашиваешься. Просто увезешь меня куда-нибудь среди ночи. Разумеется, чтобы Филю не волновать.

Леднёв смеется:

— За МКАД. На дачу.