Узел (Повести и рассказы)

Потом опять все стихло, и несколько минут мы стояли с Гришей молча, глядя друг на друга. Психу Ладецкого я не придавал значения, но сейчас какое-то неясное беспокойство толкало изнутри, заставляя думать, что же произошло. Я огляделся и понял, что тоже не знаю, в какую сторону идти. Мы так долго крутились по тайге, гарям, болотам, что я начисто потерял ориентировку. Почему же Ладецкий так уверенно пошел от нас? Значит, он знал, в какой стороне лагерь, знал, куда идет. Все-таки пятый год в геологии… Зачем же в таком случае Худяков пытается вернуть его?.. Я прислушался. Худяков, видно, догнал Ладецкого и у них шел разговор, но о чем, понять было невозможно. Доносилось лишь какое-то курлыканье и эхо.

— Пошли за ними, — сказал я, — чего тут стоять.

— Пошли, — безразлично проронил Гриша. — Мне что…

Я не успел сделать и двух шагов, как там, откуда был слышен разговор, хлестко ударил выстрел. Загудело в голом осеннем лесу, пошло играть громом, сотрясая тишину. И не успели затихнуть отзвуки, как новый выстрел дробно откликнулся в вершинах деревьев.

— Палят, — прокомментировал Гриша и поежился. — Теперь хоть пали, хоть не пали, а медвежатника в зубах не застрянет.

Через несколько минут раздался треск сучьев и на луговину вышел Худяков.

— Чего стоите? — крикнул он. — Пошли! Ну его… Одумается — придет.

Всю дорогу шли молча. Худяков несколько раз стрелял на ходу, а потом стоял и прислушивался. Примерно на середине пути мы простояли минут двадцать, и Худяков пальнул дважды, пригнувшись, что-то высматривал вдали между деревьями, но в тайге было тихо, словно, кроме нас, — ни одной живой души…

Лишь выйдя на окраину Плахино, я убедился, что мы шли правильно. Как умудрился Худяков ориентироваться в пасмурную дождливую погоду и за пятнадцать километров ни разу не ошибиться, я не понимал.

Но здесь, уже на окраине Плахино, я понял другое: вышло так, что мы бросили Ладецкого одного в тайге. Ладецкий теперь уходил в противоположную от поселка сторону…

— Худяков… мужики, — я поймал Худякова за рукав. — Мы же Ладецкого бросили…

Он повернулся ко мне, глянул с сожалением, как на больного.

— Мне собак жальче, Витька… — проговорил он. — Ослабнут совсем — помнет зверь.

— А он? А Ладецкий как?! У него куска хлеба нет! Он почти раздетый!

— Придет, — уверенно сказал Худяков. — Помается, хлебнет мурцовочки и придет… Вот собаки на выстрел не пошли — плохо. Шайтан всегда ходил, а тут обозлился, что ли… Пропадут, не дай бог…

Я представил, как Ладецкий сейчас «хлебает мурцовочку», бредет где-то под холодным дождем в одной энцефалитке и все дальше уходит от лагеря… — Искать надо, — сказал я. — Пошли назад!

Худяков остановился, тяжело присел на горелый комель бревна.

— Иди, — бросил он, — поищи. А я с места не стронусь… — И вдруг закричал, краснея: — Чо ты там думал, когда я его возвернуть хотел?! Мозолики свои обласкивал? А тут хватился — пойдем искать? Вот и ищи!

Он вскочил, схватил ружье и побежал к своей избе. Голенища сапог хлопали, широкие штаны развевались на худых мальчишеских бедрах, и я опять вспомнил пастуха Кешу. Однажды мы прогоняли коров мимо смолзавода, и я, отстав, заглянул в дыры под развалинами, где всегда жили змеи. Под круглой, сколоченной из толстых плах крышкой мелькнул серый бок гадюки. Я схватил палку и сунул под крышку. Змея зашипела и ударила зубами в деревяшку. Я ощутил резкий толчок, будто по палке пробежал электрический ток. Змея не давалась, ускользала, извивалась, сползала на землю и стремилась уйти вглубь под крышку. Кеша прибежал и, вращая глазами, закричал хрипло и зло:

— Ты что делаешь, гад?

Я отпрянул от крышки и бросил палку. Кеша упал на колени и заглянул в темную щель. Лицо его стало добрым и счастливым.

— Голубая змейка! — закричал он и лег щекой на землю. — Голубая змейка…

Он потянулся голой рукой в эту щель, словно хотел накрыть ладонью зазевавшегося птенца. Мороз пробежал по моей спине, и я приготовился увидеть, как сейчас гадюка будет кусать человека. Я закричал. А Кеша все тянулся рукой под крышку, и она уже по локоть была там.

— Укусит!! — орал я. — Убери руку, дура-ак!..

Кеша улыбался, шевелил губами, и соринки, приставшие к щеке, подрагивали:

— Голубая змейка…