Узел: повести и рассказы

— Конечно, можно! Обязательно даже. Закон природы нельзя нарушать. Я вот уже раз пять женился. Вишь, работа-то сезонная, ну и баба… — тут он задумался и даже погрустнел, — выходит, тоже…

— Я раз хочу, — со вздохом сказал Борька и добавил: — Хлопотно сколько раз. Платья там всякие, пиджаки, свадьбы…

Сема снова засмеялся и назвал Боба пиджаком. На этом разговор заглох, потому что было поздно и пассажиры укоризненно поглядывали на «трудолюбивого мужчину».

Но Борька Ахмылин так и не мог уснуть в эту ночь. Стоило закрыть глаза, как всплывал тот богатырь-первопроходец, подмигивала одаренная принцесса и маленький крокодильчик купался в море. Борька отмахивался от заманчивых видений, переносился в мыслях к себе в деревню, но, кроме раскисшего весеннего поля и заглохшего трактора посредине, ничего представить не мог. Правда, его чуть утешала мысль, что он сможет сразу жениться. Однако, когда додумывал до момента — на ком, утешения превращались в разочарования. В Борькиной деревне жениться было невозможно. Сколько он ни перебирал в памяти кандидаток в невесты, приходил к одной, к соседке Анютке. Той к его приходу должно было исполниться шестнадцать с половиной. Остальные — мелюзга, которую надо нянчить еще года четыре. Но Анютка Борьке не нравилась, и не потому, что ее в детстве повалял поросенок и искусал все щеки. Соседка, еще когда Борька уходил в армию, была на голову выше его. А если учесть, что Борька за три года не вырос и на сантиметр, то она, наверное, вымахала еще на одну голову. Высоких он не любил. Считал, что те из-за роста перед ним в большом преимуществе.

Так, придя к единственному выводу — дома нет ни невесты, ни хорошей работы, — Борька Ахмылин начал капитально обдумывать предложение веселого попутчика. Раза три будил его среди ночи, уточнял некоторые детали, например, чем кормят в геологоразведочных партиях, и если там дают овсянку, то он уже не поедет… Или каким образом можно купить того несчастного крокодила и сколько он стоит, и можно ли его потом, когда пропадет необходимость пугать загорающих на пляже, продать или отослать к себе в деревню? Да возьмешь ли за него ту же цену, за которую купил?.. Сема на все отвечал утвердительно и моментально засыпал.

Борька терзал себя раздумьями до утра, а утром вместе с Семой Мыльниковым отправился к проводнице просить разрешения проехать зайцем до Красноярска, так как у Боба денег на дополнительный билет не было. Проводница долго бурчала про вредного бригадира поезда, про контролеров, но в конце концов согласилась, распределив обязанности следующим образом: Боб метет вагон, Сема собирает и сдает бутылки и кочегарит титан.

Теперь новоявленный мужчина по-хозяйски кричал «Ноги!» и шаркал веником по полу. Он работал увлеченно и мастерски: служба пошла впрок. Перед глазами маячил бородатый и продутый здоровяк с загадочным инструментом в руках по названию кайло. Собственно, Борька до своей станции мог и не мести, так как у него был билет и права пассажира, но сейчас он будто вступил в какой-то сговор со своим попутчиком и должен был проявлять обязательную солидарность. Трепыхнулось Борькино сердце, когда он увидел родную станцию, защемило до слез, но вырос перед глазами богатырь и напрочь заслонил ветхие домики и раскисшие поля. «От станции всего десять километров, а там…» — подумал он и почувствовал запах дыма, когда сжигают на огородах ботву. Богатырь же властно упрятал Борьку за широченную спину, и уже не родным дымком запахло, а смоленым дымом походных костров. Сколько ни пытался он высунуться из-за мощной фигуры землепроходца, так и не высунулся. Станция осталась за хвостовым вагоном, а Борька с веником в руках в роли «зайца» помчался вперед.

— Крепись! — взбодрил наблюдавший за ним Сема. — Ты свободный человек! Как говорят военные, в нашем полку прибыло!

— В каком полку? — не оборачиваясь, спросил Боб.

Боб бежал по тропе на вертолетную площадку, и злость на Сему проходила, затенялась приятными мыслями о грядущем. Это был уже не тот Борька, которого когда-то болтун и фантазер Мыльников ловко соблазнил в вагоне поезда. Придерживая фуражку, он прикидывал, как скорее бы очутиться у затертого окошечка кассы в конторе, набить карманы заработанными тысячами и завязать с тайгой навсегда. «Хватит, — думал Боб, — пять сезонов отбухал, этот последний. Работяга я временный, сезонный, свободный, куда хочу — туда лечу. А так еще и в кадровые запишут. Будешь всю жизнь здесь и света белого не увидишь. Сезонным — милое дело. Лето отпахал, деньги в карман и тю-тю».