Узел

Пока этого, правда, еще не произошло, и один из товарищей Барни, некто Ричи Блоссом, устроил себе тут нечто вроде исследовательской мастерской, где он постоянно ошивался, возился со станками, пытаясь, как всегда, изобрести что-нибудь эдакое. Обычно у него получались вещи совершенно бесполезные. Когда же в тот самый примечательный вечер Барни заглянул в окно этой мастерской и увидел, как Ричи возится с какими-то обрезками материи, ему вдруг показалось, что на сей раз дело может обстоять несколько иначе.

Барни разобрало любопытство, однако он знал, что если просто постучит в дверь мастерской, то Ричи ни за что не расскажет ему о том, чем занимается. Поэтому он отправился домой, обшарил карманы всех своих старых рабочих комбинезонов, которые сентиментально хранил в углу шкафа, и нашел то, что надеялся найти: ключ от служебного бокового входа в здание фабрики колготок.

Следующим вечером он дождался, пока оттуда уйдет Ричи, посидел еще минут пятнадцать, опасаясь, что тот еще может вернуться, и только потом вошел внутрь. Вооружившись заранее приготовленным фонарем, Барни принялся обыскивать помещение.

Старый раздвижной стол, за которым в свое время рабочие пили кофе в пятиминутный перерыв, так и стоял на привычном месте. Ричи, видимо, использовал его в качестве командного пункта при осуществлении своего проекта. Барни было трудно даже припомнить, сколько раз за годы работы на фабрике ему приходилось, сидя за этим столом, обжигать себе язык, когда нужно было поскорее проглотить горячее пойло, которое все почему-то называли кофе.

На своем месте, на стене, остались и большие, все еще тикающие часы серого цвета. Барни подошел к ним и со всей силы треснул рукой по циферблату, вспомнив, сколько неприятностей было связано у него с этими часами.

— Вот так, — усмехнулся он, — я гадостей не прощаю!

На столе лежали пачки дешевой бумаги. На каждом из листочков было напечатано несколько строчек рекламного текста. Такие листочки вам все время норовят вручить на улице незнакомые люди, и делают это именно тогда, когда вы, например, опаздываете на какую-нибудь встречу. Барни взял в руки один из листочков и при свете фонаря принялся читать текст объявления, которое Ричи составил для рекламы своего нового изобретения:

«Один размер подходит для всех! Высшего качества колготки, которые не будут ни рваться, ни „ехать“, ни цепляться! Вы просто не можете пройти мимо и не воспользоваться столь заманчивым предложением!».

«Господи, опять он за свое, — подумал Барни. — Наверное, целый вечер тут сидел и, потея, сочинял всю эту ерунду. Не может быть, чтобы все эти завлекательные фразочки просто так взяли и пришли ему в голову! Если ты, друг мой Ричи, вдруг захотел попытаться продать нечто такое же невозможное, как не рвущиеся, не едущие и не цепляющиеся колготки, то тебе нужен именно такой человек, как я, — размышлял Барни. — Я врожденный распространитель, торговец от природы, способный продать мороженое эскимосам. Именно я смог бы тебе написать текст твоей рекламы, а то и изобразить, сыграть этот текст в случае необходимости».

Барни всегда считал, что из него мог бы получиться замечательный специалист по рекламе, по распространению товаров, однако мать его сказала, что в их семье одного Вилли Ломана более чем достаточно, и заставила сына при первой же возможности вступить в профсоюз ремонтников. «Ладно, не буду поминать ее плохим словом, — рассуждал он, — пусть земля будет пухом ей, глупой женщине».

Барни подался вперед и порылся в стопках бумаг на столе. Кроме рекламных листочков, здесь лежали еще фотокопии написанных от руки писем в различные колготочные компании с просьбой уделить Ричи Блоссому всего несколько минут их драгоценного времени. Судя по всему, ни одного ответа на эти письма так и не поступило. Короче, у Ричи не было никаких оснований заводить отдельное досье под названием «Ответы». Скорее всего, бедняге, проще было бы добиться аудиенции у Папы Римского.

Барни выпрямился и прошелся лучом фонаря вокруг, по стенам фабрики, затем направился в сторону станков. Он не заметил под ногами картонную коробку, споткнулся о нее и грохнулся на пол, не успев даже вскрикнуть. Фонарь упал, стекло разбилось вдребезги, усыпав осколками все вокруг. Сам Барни больно ударился коленкой и подбородком.

— Черт подери! Черт подери! Черт! Черт! — выругался Барни. В неожиданно наступившей темноте он откинулся на спину, поджал ушибленную коленку к животу и одновременно принялся растирать отдававший острой болью подбородок. Пошарив рукой он случайно вновь наткнулся на край картонной коробки, подтянул ее к себе для опоры. И вдруг пальцы почувствовали то, от чего он мигом забыл про боль. Пальцы погрузились в ворох самой нежной, самой шелковистой ткани из всех, каких он когда-либо касался.