Узелки

Все без исключения мои сослуживцы мечтали об этом. Сочувствие вызывали те ребята, которым предстояло вернуться в приморские города, в которых морская форма на улицах всем была привычна, как в городах, далёких от морей, голуби и воробьи.

Последний, третий год службы превращался в сплошную подготовку к возвращению домой. Ребята жертвовали сном и всем свободным временем на ушивание формы, на изготовление фотоальбомов, на плетение аксельбантов и других украшений. Они экономили на всём и накапливали свои скудные матросские деньги, чтобы купить у гражданских моряков, которые ходили за границу, самые дорогие сигареты и хотя бы пару бутылок экзотического рома или виски, чтобы шикануть в своём родном посёлке или городке чем-то невиданным и ненюханным земляками, не бывшими в море и дальних краях.

Сколько стараний, умений, выдумки, времени и денег уходило на то, чтобы всего три-четыре дня, максимум неделю, покрасоваться, вернувшись домой, и чтобы все, все, все смотрели и восхищались! Как это было необходимо парням, которые несли на самом деле трудную, изнурительную, сводящую с ума монотонностью службу. Только мечта о восторженных взглядах поддерживала во многих способность стойко пережить ужасные бытовые условия, полное отсутствие личного пространства, плохую, однообразную пищу, тяжёлую работу и вахты, усталость от тех, с кем приходилось ютиться в тесном кубрике, произвол и часто неоправданную жестокость командиров, полное отсутствие женского общения… Я даже не говорю о морской болезни и других особенных тяготах корабельной жизни.

Помню, как ночными вахтами, мучительно борясь со сном, я обдумывал свой маршрут первого после возвращения домой выхода в родной город. Я прошёл им мысленно сотни раз, выбирая самые людные улицы и места. Представлял себе, как войду в форме в университет, обязательно во время большой перемены, когда все коридоры полны суетливыми студентами и вечно спешащими преподавателями. А я же мечтал пройти медленно, с серьёзным, непроницаемым лицом и ни на кого не глядящими глазами, чтобы все, все, все расступались и смотрели на меня удивлённо, почтительно и восхищённо…

Ещё я очень хотел при всех встретить какого-нибудь приятеля, который не служил или служил всего два года в пехоте, где-нибудь в болотистых, ничем не примечательных местах или вообще при штабе, и увидеть в его глазах неоспоримое признание моего превосходства.

Я же помнил тогда и помню сейчас тот день, когда научился ездить на велосипеде на двух колёсах. Я катался по прямой от мамы к папе по тротуару под окнами дома, в котором мы тогда жили. Из распахнутого окна выглядывали бабушка и дедушка… Я не мог на них посмотреть, но я слышал их восхищённые возгласы. И я ни капельки не сомневался в том, что все, все, все прохожие, пассажиры проезжавших мимо автобусов и водители автомобилей смотрят на меня и удивляются моей ловкости и умению.

Я помню и помнил, с каким нетерпением ждал новогоднего праздника, для которого родители мне сделали замечательный костюм Кота в сапогах: бархатный плащ, шляпу из бархатной бумаги и цветным пером, ботфорты из старых сапог и невероятной красоты шпагу в ножнах. А ещё мама откуда-то принесла усы, которые приклеивались прямо на кожу очень пахучим клеем.

На тот праздник я хотел непременно идти в шляпе и плаще. Но не позволял мороз. Однако я настоял на том, чтобы усы мне приклеили ещё дома. По дороге на праздник я заглядывал в глаза всем встречным прохожим и поворачивал лицо так, чтобы они могли увидеть мои усы и удивиться.

Самого праздника я не помню. Там было много детей в разных костюмах, но зато помню, как мама доставала из сумки детали моего и как я превращался в Кота в сапогах. Помню своё отражение в зеркале, когда образ был готов. Помню, что не сомневался, глядя на себя, что все будут потрясены… Есть фотография меня в том костюме. Теперь уже непонятно, чему я так радовался, всё выглядит весьма скромно, даже усы. Но лицо мальчика на снимке абсолютно счастливое.

С неловкостью вспоминаю, как мой приятель, с которым я мог общаться только летом, когда приезжал на юг к бабушке, пригласил меня на свадьбу своей старшей сестры. Мне тогда было двенадцать лет.

Свадьба гуляла на широкую ногу. Был выстроен большой навес, почти шатёр, под которым поставили столы. Играли музыканты, еды было полно. Нарядные люди пили, шумели и танцевали. Все окрестные мальчишки с завистью шныряли, пытаясь на свадьбу пробраться, что-то съесть и поглазеть на невесту. Со всей округи приходили люди и стояли на улице, восхищаясь размахом события.