Узелки на шерстяной нити (СИ)

Роберт де Рено восседал в своем высоком кресле, что некоторым образом компенсировало его малый рост и помогало выглядеть внушительно. Шериф чувствовал, что ему необыкновенно хорошо, и как красиво радужный ореол окружает каждый из огоньков на многосвечных люстрах. И все вокруг казались ему такими прекрасными и добрыми – даже брат, даже лорд Клана и его звероватого вида люди. И раздражение от того, что Гисборн куда-то исчез, покидало шерифскую душу по мере поглощения пищи. Сердце де Рено преисполнилось любовью ко всему сущему, и когда приглашенные музыканты заиграли что-то чуть более живое, чем обычная павана, он вскочил со своего места, подхватил за руку барона де Браси, сидевшего справа, и пустился в пляс. В водянистых воловьих глазах барона, первого турнирного бойца и забияки, влажнела та же всеобъемлющая любовь, и де Рено не мог понять, что же заставляло его прежде считать барона тупицей и солдафоном. Вот и Оуэн Клан – он проносится мимо шерифа огромными прыжками, маша руками, и де Рено убежден, что сейчас Оуэн взлетит к высоким сводам и закружит между люстр, как ангел Господень. И брат – Хьюго тоже танцует, он обнял обширный стан кого-то из пожилых почтенных леди и отплясывает вовсю. Как же хорошо, и люди до чего хороши, и вон те розовые перья, что прямо на глазах отрастают у кого-то из лордов – тоже чудо как прекрасны!

- Оно сияет! – восторженно выдохнул барон де Браси. И де Рено сам увидел, что мир вокруг него наполнился радужным сиянием, оно исходило сразу из множества точек, мир полнился радугой.

- А Робин Гуд?.. – донеслось до шерифа из-за этой радуги.

- А давайте его поймаем, милейший Анри! – интимным шепотом произнес де Рено.

- Давайте, дорогой Роберт! Это будет великолепно! Седлать коней! Сейчас! Летим! – голос барона был прекрасен, как и все вокруг, отзвук его заметался между радужных крутящихся сфер, и шериф радостно засмеялся.

Через некоторое время большой отряд знатных гостей в сопровождении столь же большого отряда стражи покинул Ноттингем и направился по дороге к Шервуду.

***

Гай крался за главарем разбойников совсем неслышно. Когда разбойник подошел к берегу и отвязал лодку, Дитрих подождал, когда заплещется в воде его весло, и стараясь не поднимать шума, погрузился в воду чуть в стороне. Вода была чистой и следить издалека за темнеющим в воде днищем лодки было удобно. А полая камышинка позволяла плыть под водой. Удачно было и то, что Робин явно не спешил – то ли побаивался своего бога, то ли задумался, то ли рука болела.

Можно было скрутить разбойника сразу же, как только его головорезы порасходились. Скрутить и прижать, и предметно порасспросить о Саре. Чутье подсказывало, что никто иные как шервудские молодцы отвечают за ее исчезновение. Неясно было только, как им удалось выманить ее одну. И вот именно поэтому Гай и решил сперва проследить за разбойничьим вожаком.

В пещере Херна оказалось вовсе не так таинственно, как Гай себе воображал. Где-то в глубине сознания мелькнуло, что ему следовало бы бояться этого существа, что когда-то давно он даже вправду боялся Рогатого – но все это ощущалось очень смутно и словно вовсе не касалось его теперешнего. Мерзкое ощущение раздвоенности, преследовавшее его с самого попадания сюда, в Ноттингем, усилилось, и Гаю стоило усилия сосредоточиться, чтобы услышать, понять и запомнить то, о чем говорили Робин и Рогатый.

- …замок Беллем… привести туда еврейскую девушку… старинная книга… - доносилось до него. Робин слушал молча, не возражая и не переспрашивая. Гай весь подобрался – в разговоре было два благоприятных для него обстоятельства: во-первых они явно говорили о Саре, а во-вторых, каким бы богом ни был Рогатый, засечь присутствие его, Гая, он явно не мог. А упоминание о письме от отца дало хвост разгадке того, почему Сара ушла. Родители, она ведь хотела проведать родителей. Снова это странное раздвоенное ощущение – он знал, что родители Сары живут в Хайфе, и в то же время знал не менее очно, что сейчас ее отец находится в Линкольне…

Обратный путь под водой до берега дался Гаю много легче. А уж на берегу, едва разбойник выскочил из плоскодонки, помощник шерифа Ноттингемского бросился на него с яростью голодного леопарда.

Некоторое время не слышно было ничего, кроме тяжелых ударов и сдавленных ругательств, потом поднятая пыль осела, и глазам стороннего наблюдателя (если бы он был) предстало зрелище мокрого вымазанного озерным илом Гая, прижавшего к земле почти столь же грязного разбойника.

- Ты не узнаешь, где она, если убьешь меня! – выхрипнул полузадушенный Робин.

- Твоим всем конец, если я этого не узнаю! - рявкнул Гай. – Я отравлю твой поганый Шервуд!

- Гисборн, ты спятил!..

- Спятил? Вспомни, как мы заставили крестьян платить! Не только твой проклятый Херн может одурманивать, мы тоже это умеем, и более того – у меня есть зелье, способное превратить Шервуд в мертвый лес!

- Дитрих! – услышали вдруг оба. Это было так неожиданно, что Гай ослабил хватку, и Робин ужом вывернулся из его захвата.