Узелок на память (Фельетоны)

Чубурная взялась оформить официальный наряд на Энский завод. Не за красивые глаза и огненный чуб Петра Золотницкого. Петр выложил ей пятнадцать тысяч «на духи». Драковский, со своей стороны, бил челом Чубурной, чтобы она втайне от Скаченко удвоила цифры в наряде. Ему уже невмоготу было отбояриваться от сухумского «заказчика» Миши Бодирашвили. Миша — человек непритязательный. Он умолял Драковского добыть ему сотню ткацких станков… «Ну, а если нельзя сотню, то хотя бы полсотни или на худой конец дюжину». Драковский за удвоение цифр в наряде пообещал Чубурную «отблагодарить». Чубурная сказала, что наличные на сей раз ее не устраивают, лучше было бы борзыми: «Мой семейный „Москвич“ требует новой обувки. Привезите на квартиру четыре „калоши“».

Сделка состоялась. Документы оформлены, станки отгружены, и, как водится, по безналичному расчету. А «надежный фраер» отблагодарил своих компаньонов сугубо наличными. И Драковский не подвел Чубурную: вручил Надежде Семеновне охапку мимозы и… четыре ската для «Москвича».

Чадолюбивый папа Золотницкий научил сына действовать по принципу: «Сей рубли — пожнешь тысячи». Петя и сеял и жал. На допросах козыряет красивыми фразами: «Не стеснял себя. Жил в свое удовольствие».

Что и говорить, Золотницкий «не стеснял себя». Жил на широкую ногу. Обзавелся усадьбой, домом-особняком, купил машину-амфибию, чтобы кататься и по суху и по морю. Комнаты обставил, точно залы музея изящных искусств. И чтобы показать свою образованность, повесил в гостиной льняную простыню, на которой в художественном беспорядке были намалеваны человечий глаз, овечий хвост, пивная кружка, выеденное яйцо и радиатор от трактора «ЧТЗ». Композиция называлась «Молодожены». Гости, переступая порог, охали и ахали: одни, пораженные роскошью, другие — абстракционизмом. Даже закадычные дружки хозяина удивлялись, как это он хитро прячет концы в воду.

А Золотницкий и прятать не собирался. Ездил и летал во все концы страны. По какой надобности? С какой целью? Никто даже не поинтересовался. Хотя в промкомбинате, как и положено, есть администрация, есть профсоюз… У всех на виду действовал Золотницкий. Действовал нагло, бесстыдно. Не составлял себе труда отчитываться перед бухгалтерией. Был сам себе и главбух и кассир.

* * *

Хоть Куницын и «Барон», но он мелкая сошка по сравнению с Абербухом. Этот играет «на дне» куда более важную роль. Прима-маклер!.. Хотя его должность и в подметки не годится куницынской. Куницын — инженер-текстильщик, а Абербух — составитель норм расходования… спецодежды в Художественном фонде. Должность, мягко говоря, странная, абстрактная. Она нужна была ему лишь для того, чтобы завести трудовую книжку и поставить отметку в паспорте. Человек вроде при деле, не тунеядец. К тому же фирма «Художественный фонд» не фунт изюму. Через нее Абербух ворочал такими делами, что сам папа Золотницкий от зависти рот разевал.

Если будущий историк начнет изучать архивы Художественного фонда, то он непременно придет к выводу, что эта организация являлась универсальным прядильно-сновально-уточно-вязально-валяльным комбинатом. Каких только машин не добывалось для нее! Прядильные, сновальные, ткацкие, ворсовальные, мотальные, стиральные… Вот какие художества вытворял Абербух с Художественным фондом! Сто операций провернул Виктор Навтулевич под этой фирмой, а точнее сказать, ширмой.

Абербуху стукнуло шестьдесят. Он ровесник Куницыну. Но выглядит гораздо моложе своего партнера. Высокого роста, стройный, холеный. Идет, вихляя бедрами. Того гляди, пустится отбивать «буги-вуги». Особых трудностей в жизни ему не приводилось испытывать. Кормил трех жен с наследниками, прикармливал еще кое-кого на стороне и себе «про черный день» откладывал. Как-никак, через его руки прошел миллион с гаком. Гак осел в кармане. «Барон», узнав на очной ставке сумму гака, вытаращил глаза и онемел. Следователь налил ему стакан воды. Тот сделал глоток и, заикаясь, переспросил:

— Неужто полмиллиона?! Стервятник!

Даже король оптовых сделок Миша Бодирашвили с восторгом говорил о нем: «О, это делец первой гильдии!» Абербуха знали все жулики и пройдохи. Клиентура у него была солидная и разношерстная.

Приезжает с Черноморской параллели Аркадий Насибов. Маклак, о котором добрые люди говорят: «Как только его земля носит?» Друзья по традиции встречаются в отдельном кабинете ресторана. На этот раз Насибову, по его выражению, потребовался сущий пустяк — четыре веретелки. Но Абербуха не проведешь. Он понимает, что ему легче добыть сотню станков, нежели эти четыре машины с игривым наименованием — веретелки.

— Четырежды четыре — шестнадцать, — произносит Абербух после некоторого раздумья.