Ужас Амитивилля

Кэти хотела что-то сказать ей, но тут зазвонил телефон. Подхватив телефонную трубку, она ушла в спальню. Звонила мама. Она хотела сообщить, что завтра, в канун Рождества, приедет к ним в гости, и что Джимми, брат Кэти, в подарок на новоселье привезет им рождественскую елку.

Кэти сказала, что очень рада, и для нее будет облегчением, что не надо заботиться о елке, потому что у них с Джорджем уже нет сил собраться и пойти в магазин за покупками.

Разговаривая, краем глаза Кэти заметила, что Мисси покинула свою комнату и направилась в швейную. Мать продолжала говорить, но Кэти слушала уже вполуха. Что Мисси понадобилось в швейной, где мухи роились за стеклом за день до этого? Кэти наблюдала, как ее пятилетняя дочь, напевая, маневрировала между еще нераспакованными картонными коробками.

Кэти собралась было прервать мамину болтовню, но увидела, что Мисси возвращается из швейной комнаты. Малышка шла по коридору, направляясь в свою спальню, и по-прежнему что-то напевала. Озадаченная поведением дочери, Кэти, снова поблагодарив мать за елку, повесила трубку. Молча она подошла к порогу комнаты Мисси и встала в дверях.

Мисси сидела в кресле-качалке спиной к Кэти, все так же глядя в окно. Девочка снова запела песенку, мотив которой ее мать слышала впервые. Кэти хотела было заговорить с малышкой, но Мисси внезапно замолчала, а затем, не оборачиваясь, спросила:

– Мама, скажи, ангелы разговаривают?

Кэти удивилась. Мисси знала, что мать здесь, рядом! Только Кэти хотела подойти к дочке, как прямо над их головами раздался громкий треск. Мальчики! Там мальчики наверху! Не на шутку испуганная Кэти бегом поднялась по ступенькам наверх в детскую. Крепко схватившись, Дэнни и Крис катались по полу, они пинали и колотили друг друга что было сил.

– Это что за безобразие! – закричала Кэти. – Дэнни! Крис! А ну прекратите немедленно, я кому говорю!

Она попыталась растащить мальчиков, но не тут-то было: они яростно вцепились друг в друга, глазенки сверкали от ненависти. Крис вопил, разгневанный донельзя.

Братья подрались впервые в жизни!

Кэти надавала обоим звонких пощечин, а потом потребовала признаться, кто начал первым.

– Дэнни начал, – сказал Крис, шмыгнув носом.

– Врешь, Крис, первым начал ты! – хмуро отозвался Дэнни.

– Начал что? Что вы не поделили?

Ответа не последовало.

Мальчики разошлись по разным углам. Что бы между ними ни произошло, Кэти поняла, что это их дело, и ей вмешиваться не следует.

Терпение ее лопнуло, и она закричала:

– Да что тут происходит, в конце-то концов? Сначала Мисси с ее ангелами, а теперь вы, два дуралея, чуть не поубивали друг друга! Все, с меня хватит! Послушаем, что скажет отец, и решим, что с вами делать. А сейчас – сидите по углам, и чтоб ни звука! Слышали? Ни звука!

Пошатываясь, Кэти спустилась к себе, чтобы продолжить уборку. «Тихо, спокойно!» – говорила она себе. По пути она заглянула к Мисси; девочка по-прежнему тихонько напевала ту странную песенку. Кэти захотелось зайти, но, передумав, она направилась в свою спальню. «Надо понять, что все это значит, а уж потом поговорить с Джорджем», – решила она.

Как только Кэти открыла дверцу гардеробной, отвратительный запах резко ударил ей в нос.

– Господи, а это что такое!

Она потянула за легкую цепочку, свисавшую с потолка. Включился свет. Кэти осмотрела полки. В узкой гардеробной ничего не было, кроме одной вещицы. В самый первый день, когда Лютцы въехали в новый дом, она повесила распятие на внутреннюю стену напротив двери в эту гардеробную, так же, это было в их доме в Дир-Парке. Этот отлитый из серебра красивый крест в качестве свадебного подарка им преподнесла подруга. Распятие было примерно двенадцать дюймов длиной[7] его освятили задолго до того, как оно досталось Лютцам.

Кэти смотрела на него круглыми от ужаса глазами. От кислого запаха у нее першило в горле, но она не могла отвести взгляд от креста – он висел вверх ногами!

Наступила среда, 24 декабря 1975 года. С той поры, как отец Манкусо посетил дом по адресу Оушен-авеню, 112, прошла почти неделя. Воспоминания о жутких событиях того дня и той ночи не покидали его, но он не обсуждал их ни с кем: ни с Джорджем, ни с Кэти Лютц, ни даже со своим исповедником.

В ночь на двадцать третье число он заболел. Священника то знобило, то бросало в пот, и когда, в конце концов, он измерил температуру, термометр показал 103 градуса[8]. Он принял аспирин, надеясь сбить жар. В пору перед Рождеством на священнослужителе лежит множество церковных обязанностей, поэтому в это время лучше не болеть. Отец Манкусо уснул беспокойным сном. В канун Рождества, около четырех часов ночи, он проснулся, чтобы измерить температуру. Градусник показал страшную цифру 104[9]. Он позвонил пастору, тот решил вызвать доктора другу. Ожидая врача, отец Манкусо снова и снова возвращался в мыслях к семье Лютц.