Ужас без конца

Петя повернул голову и увидел худого усатого мужика в несвежей майке-алкоголичке и трениках. Над губой у него топорщились сивые усы, в углу рта торчала незажженная папироса. От мужика несло перегаром.

— Я… — Петя не знал, как объяснить. — Просто там…

— Нету там никого. Не соображаешь, что ли?

Он мотнул головой, указывая на дверь, и только тут Петя заметил, что на ней висит замок на дужках.

— Как так? — тупо спросил Петя. — Там же кто-то внутри. Смеялся, я сам слышал.

Мужик дернул плечом и торопливо зашарил по карманам, выискивая что-то, но, видно, не нашел. Мазнул по Пете взглядом и пошаркал прочь.

— После полуночи сиди у себя, — обронил он.

Через секунду хлопнула дверь. Жил мужчина через стенку от Пети.

Вот и этот туда же: сиди в комнате…

Возвратившись, Петя повернул ключ в замке. Все было зыбко и неправильно, беспокойно. Не хотелось признаваться себе, но это место пугало Петю. Спать не хотелось, но надо, иначе завтра будешь как вареный. Поколебавшись, он выпил воды и лег, привычным жестом сунул наушники в уши. Какое-то время прокручивал в голове случившееся, а потом все же заснул.

Поутру ночные бдения казались не такими зловещими, но настроение все равно было так себе: зарядил тоскливый, серый дождь, ветер вырывал из рук прохожих зонты, а синоптики в один голос прогнозировали такую погоду до конца следующей недели. Впрочем, чему удивляться? Октябрь все-таки.

Петя, старательно обходя лужи, добрел до остановки. Позвонила мама, позвала в субботу на ужин, спросила, как ему живется. Кажется, он вполне убедительно соврал, что самостоятельная жизнь — кайф и сплошное приключение.

Тому, что снова потребовалось задержаться на работе, Петя обрадовался: уж лучше тут побыть, к тому же и сверхурочные оплатят. К дому он подходил уже в темноте и невольно обратил внимание на то, как мало окон освещено. Конечно, многие могут быть на работе, но все же, все же…

Общежитие представляло собою девятиэтажное здание-свечку, выстроенное из желтого кирпича: один подъезд, общие длинные балконы, скрипучий лифт, сломанные почтовые ящики. По соседству находились парк и какое-то предприятие, огороженное высоким забором. То ли табачная фабрика, то ли завод, Петя не помнил. Высотных зданий поблизости больше не было, только частный сектор, да и то на некотором отдалении.

Глухомань, запоздало думал Петя, и до остановки далеко, и вообще, правильно мама говорила, район плохой, полузаброшенный, умирающий. Надо было еще поискать жилье, не хвататься за первое попавшееся, но уж больно цена низкая.

«А почему она низкая, не подумал?» — укорил сам себя Петя, но что уж теперь. За месяц вперед заплатил.

Общага чернела впереди, и он снова обратил внимание, что никто, кроме него, не идет в ту сторону. Захотелось курить, хотя курил Петя редко, баловался просто, одной пачки на несколько месяцев хватало.

Он свернул на детскую площадку, встал под грибок, чтобы укрыться от мелкого нудного дождика, и закурил.

— Угостишь? — раздалось поблизости.

Петя увидел мужчину в куртке с капюшоном. На поводке он держал криволапую черно-белую собачонку, которая тряслась и жалась к ногам хозяина. Петя протянул пачку.

— Благодарствую. Не видел тебя тут.

— А вы что, всех знаете? — почему-то ершисто отозвался Петя.

Мужчина усмехнулся.

— Всю жизнь вон там живу. — Он махнул рукой в сторону частных домов. — С Кузей в парке гуляю. Все на виду, это ж как деревня.

— В общаге много народу? — неожиданно для себя спросил Петя.

Собеседник внимательно поглядел на него.

— Кому уехать некуда, те живут, конечно. Привыкли.

Это прозвучало жутковато.

— К чему привыкли?

Мужчина помолчал.

— А тебе-то что? Ты чего тут? Девушку свою ждешь?

Сколько вопросов.

— В общежитии комнату снимаю.

Мужик отвел руку с сигаретой ото рта и присвистнул.

— И как?

— Нормально, — осторожно ответил Петя. — Вы странно разговариваете. Загадками.

Мужчина глубоко затянулся.

— Какие загадки? Дело-то ясное. Общага на плохом месте стоит. Раньше тут церковь была, потом сгорела. Снесли — пустырь был, а потом общагу построили от фабрики. Зря только построили. Неспокойно тут. Если дерутся, то до смерти. Из окошек бросаются, вешаются. А от сердца сколько народу померло, от водки — не сосчитать! Надо бы… — Мужчина умолк, будто потерял интерес к разговору.

— И что же надо-то? — поторопил Петя.

— А ничего! Кто поумнее, продали комнаты да съехали. Кто на дешевое жилье польстился, кому идти некуда, те живут. Куда деваться? У меня корешок там, на четвертом этаже. Коля.

— И я на четвертом, — машинально ответил Петя.

— Привет передавай от Михалыча. Коля говорит, ничего, можно жить.

«Если это вчерашний старик, то ясно, как он живет: калдырит, небось, каждый день», — подумал Петя.

— Ну, бывай! Пора мне, — окончательно свернул беседу Михалыч и пошлепал по лужам прочь, потянув за собой Кузю.

Петя с тяжелым сердцем тоже побрел к подъезду. Разговор осел на душе, как черная угольная пыль: не смоешь. Церковь, смерти, самоубийства — и в центре всего этого он.