В первые десятилетия XXI века об этом написали множество книг и статей, и мнения разделились. По одну сторону оказались недруги религии, убежденные, что религиозные идеологии и верования – это корень всех зол; по другую – ее защитники, часто вовсе не признающие между тем и другим какой-либо связи. Где-то посередине находятся люди вроде меня, которые осознают, что мотивы насильственных действий могут быть сложными и что цель их нередко – получение власти, но что при этом религия во всех своих проявлениях, идеологических, социальных или символических, может стать для таких мотивов сильным подспорьем.
Против религии выступает целая плеяда модных авторов, которые все вместе известны как «новые атеисты» – это Ричард Докинз, Сэм Харрис и поздний Кристофер Хитченс – и не только являются атеистами по личным убеждениям, но и агрессивно нападают на религию в публичном пространстве. Так, оксфордский биолог Докинз, автор теперь уже расхожей цитаты «религия провоцирует войны, потому что производит уверенность», рассуждая о лондонских терактах 2005-го, заявляет, что «ничто, кроме религиозной веры, не обладает силой, способной породить в нормальных, добропорядочных людях подобное безумие»[616]
. Популяризатор нейронауки Сэм Харрис говорил, что «религия – главный источник насилия во всей нашей истории», а в 2005 году дошел даже до заявления, что «религия была явной причиной буквально миллионов смертей на протяжении последнего десятилетия»[617]. Мало какой историк или религиовед счел бы такую оценку верной – хотя один, Гектор Авалос, и разработал весьма любопытную теорию, как риторика религиозных традиций производит духовный дефицит; тот, в свою очередь, провоцирует соперничество, а от него – всего один шаг до насилия[618].На стороне защитников религии выступает некоторое количество ученых и последователей той или иной религии, утверждающих, что исследуемые ими религиозные традиции необязательно насильственны. Исламовед Брюс Лоуренс в работе «К разрушению мифа»[619]
защищает ислам, а Мейк Пирс – христианство, непосредственно отвечая в своей книге на критику Докинза, Харриса и других «новых атеистов»[620]. Католический богослов Уильям Кавано рассуждает о логической конструкции, которую называет «мифом о религиозном насилии»[621]. Так, он пишет (и в этом я с ним согласен), что религия в качестве идеологии – это постпросвещенческий европейский концепт и что в большинстве обществ на протяжении едва ли не всей мировой истории наша «религия» была попросту выражением тех или иных культур, не более и не менее насильственным, чем те общества, где бытовали соответствующие культурные манифестации[622].Однако же самую, возможно, красноречивую и детальную защиту религии в ее отношении к насилию выстраивает в своей провокационной книге «Поля крови: религия и история насилия» популяризатор религиоведения Карен Армстронг[623]
. Отправляясь в путешествие по истории связанного с религией насилия от древнейшего эпоса о Гильгамеше до сегодняшней «Аль-Каиды», она исходит из той очевидной истины, что религия ничего не делает сама по себе: это не вещь, а попросту измерение человеческого опыта. Современное представление о религии как о чем-то отделенном от повседневности – сопутствующее новому феномену секуляризма изобретение европейского Просвещения. На протяжении практически всей истории мира и для большинства населения земного шара религиозное воображение пронизывало любую деятельность. Проблему, как заключает из этого Армстронг, «составляет не та многомерная деятельность, которую мы называем „религией“, а насилие, присущее человеческой природе и сущности государства»[624]. Армстронг хотя и признает, что насилие зачастую облекается в религиозный язык, но стремится доказать, что виной всему – не кровавые образы и легенды священных текстов и священной же истории, а политические контексты, которые помещают религию в эти «кровавые» рамки.Моя собственная точка зрения – где-то посередине этих позиций, агитирующих против религии или за нее, хотя я скорее согласился бы с Армстронг. Как и она, я считаю, что источник большей части насилия в общественной жизни – политика и человеческие амбиции, хотя те и могут быть густо пропитаны религиозными символами и риторикой. Однако же после прочтения ее книги у читателя остается не дающий покоя вопрос: что же такое в религии – равно исторической и современной – делает ее столь привлекательной завесой для корыстных чаяний властолюбцев? Религия – не причина насилия, здесь Армстронг права, но между тем и другим есть некий зловещий магнетизм, который нуждается в объяснении[625]
. Исходя из этого я предположил, что религия, что бы мы под этим ни подразумевали (идеологию, учреждения или культуру), и не является, быть может, проблемой, но все же глубоко проблематична[626]. Когда конфликты облекаются в ауру религиозной драмы и космической войны, противостояние выходит далеко за рамки обычных расчетов смертных врагов.