«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Итак, большинство связанных с религией политических движений не склонны принимать бразды правления, даже если их прямо совали им в руки. Образы же того политического порядка, который они вроде как жаждут построить, сознательно рисовались весьма размыто. Иногда они напоминали демократию, иногда – социализм, в третьих случаях – что-то вроде религиозной олигархии. По характеру они могли быть националистическими или интернациональными. Особенно часто эту иллюзию борьбы в глобальном масштабе брали на щит исламские движения: тот же Усама бен Ладен очень любил красоваться в образе великого предводителя объединенного мусульманского мира в его борьбе с сатанинской мощью Америки. В снятых на камеру прокламациях, которые показывали на «Аль-Джазире» после терактов 11 сентября, он выставляет себя почти что самим Пророком – военачальником, поведшим свои войска в бой. Однако же политический порядок, за который он борется, – какое-то неясное транснациональное образование, описанное крайне скудно. Как говорил мне хамасовский лидер Абдель Азиз Рантиси, его организация отличается от организации Ясира Арафата тем, что Палестинская национальная автономия ведет «национальную борьбу», тогда как ХАМАС «транснационален»[611]. Но что это значит с политической точки зрения? Кого эти транснациональные активисты ненавидят – понятно, однако в их программе нет никакого проекта глобального политического образования, исламского или какого другого, которое после победы над американцами и светскими властями, случись им ее одержать, сможет воспользоваться ее результатами и привести к религиозной революции.

Мой вывод таков, что хотя ряд религиозно-националистических движений и представляли наряду с ИГИЛ серьезную альтернативу светскому управлению, цели большинства сторонников религиозного терроризма куда более эфемерны. Их демарши – это механизмы символического усиления в безнадежных войнах, а их задачи невыполнимы. Эти активисты совершенно не задумываются о том, что будут делать, когда победят, – и уже одно это убедительно показывает, что победы они не ждут, а может, она им и нежеланна. Их деятельность – по сути, оригинальное следование совету французского теоретика Франца Фанона, который во время войны за независимость Алжира оправдывал терроризм как орудие мобилизации для алжирцев. Даже скромная демонстрация силы, как полагал Фанон, может иметь для масс огромное символическое значение и помочь им осознать свою скрытую мощь[612]. Чего Фанон не учел – так это что ничего, помимо этого «осознания», некоторым активистским группам не нужно.

И все же эффект подобных актов символического усиления не сводится для их исполнителей и сторонников к чьей бы то ни было личной удовлетворенности или игре мускулами. Убить исходя из особого морального кодекса – само по себе политическое заявление, поскольку такое убийство является вызовом государственной монополии на морально санкционированное убийство. Присваивая себе право отнимать жизнь, исполнители религиозных терактов выдвигают дерзкое притязание на власть от лица безвластных и предлагают иную основу для легитимности, чем та, на которую опирается светское государство. Так они демонстрируют всем и каждому, насколько социальный порядок хрупок, а общественная поддержка морального авторитета власти – непостоянна.

11. Чего хочет Бог

В обращении к своим приверженцам на Рамадан Абу Бакр аль-Багдади восхвалял бойцов ИГИЛ, то есть всех своих верных сторонников, уверяя, что они «mujahidin на путях Аллаха» и что их теракты угодны Господу[613]. Аналогичным образом на одном из своих первых видео на «Аль-Джазире» после терактов 11 сентября Усама бен Ладен благодарил Господа Бога, говоря, что это по Его воле башни-близнецы остались лежать в руинах. Перед тем как стать «добровольным мучеником» на службе ХАМАС, столь же благочестивые слова произнес на камеру застенчивый юноша, объявив, что «делает это ради Аллаха»[614]. Как сказал мне лютеранский пастор преподобный Майк Брей, абортарии он взрывал, чтобы люди поразмышляли – «не что думают они, но что думает Бог»[615]. Все эти люди, казалось, были готовы на что угодно, лишь бы оно соответствовало тому, что «думает Бог», санкционировано Его замыслом и повелением свыше.

Но вправду ли это так? Является ли религия основной побудительной силой для их насилия? Хотя все рассмотренные в книге случаи в той или иной степени связаны равно с насилием и религией, корреляция еще не значит отношений причины и следствия. Возникает вопрос, что же первично, насколько все эти случаи – религиозное насилие в смысле «мотивированное религией» и была ли религия тем главным «движком», что питал их жестокие страсти, или же все это – совпадения, в которых до сверхъестественных величин раздувалась обыкновенная жажда политической власти.