Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

– Н-да, – уклонился от ответа де Гранден. Он раскуривал сигарету, и пламя вспышки осветило его лицо. – Быть может, друг мой. Давайте посмотрим, что скажет молодая особа, вернувшись в сознание. Pardieu, я удивлюсь, если мы не изумимся ее рассказу!

2

– Пожалуйста, немного эфира, друг мой Троубридж, – попросил де Гранден, когда мы внесли девушку в мою смотровую и положили на диагностический стол. – Ее пульс замедлен, и эфир будет стимулировать…

Слабый дрожащий стон нашей пациентки прервал его: «Ach, lieber Himmel!» Ее руки конвульсивно дернулись, веки затрепетали и открылись над васильковыми глазами.

– О, Боже правый, я погибла… пропала… навеки проклята! Пощади, Господи! – Ее прекрасные глаза с ужасом осмотрели комнату и остановились на де Грандене, склонившимся над ней. – Ach… – вскрикнула она, но француз обратился к ней с медленной речью, перемежая ее немецкими словами, тяжело, словно кусочки горячей пищи, ворочавшимися в его гортани.

– Fräulein, вы у друзей. Мы обнаружили вас в парке в беде, потом вы упали в обморок и мы принесли вас сюда. Если вы скажете, где живете, куда хотите пойти, мы будем рады…

– Ach, ja, ja, увезите… спрячьте меня… – вскричала девушка. – Всемогущий Боже, что я говорю! Как могу я, навеки проклятая, избегнуть его и в жизни, и в смерти? Горе, о, горе мне! – Она судорожно сжимала свои тонкие нервные пальцы, отвернулась к стене и горько разрыдалась.

Де Гранден оценивал ее эмпирически, покручивая сначала один, потом другой кончик светлых усиков.

– Я думаю, ей надобно дать тонизирующего, друг мой Троубридж. Она слишком утомлена, – заметил он. – А теперь, мадемуазель, будьте добры, выпейте это и придете в себя, – он поднес к ее дрожащим губам стакан холодной воды с эфиром и мягко погладил по плечу. – Несомненно, вы многое перенесли, но это вас обезопасит от…

– Обезопасит? Обезопасит? – она отозвалась истеричным эхом. – Обезопасит меня? Нет мне безопасности – нет такого места ни на земле, ни в аду, где он не смог бы найти меня! Небеса же запретны для меня – как я могу найти еще где-то безопасность?

– Morbleu, мадемуазель, кажется, вы беспокоитесь напрасно! – воскликнул француз. – Кто такой мистический «он», что преследует вас?

– Мефистофель! – она так тихо выдохнула имя, что мы едва его смогли разобрать.

– А? Как вы сказали? – переспросил де Гранден.

– Мефистофель… дьявол… сатана! Он владеет мною, я продана ему и связана с ним сейчас и навеки. О, несчастная я! Увы, зачем я родилась на свет! – Она разрыдалась, потом жалобно посмотрела на де Грандена широко раскрытыми глазами. – Вы не верите мне, – простонала она, – никто не верит мне, считают меня сумасшедшей, но…

– Мадемуазель, – прервал ее де Гранден и начал говорить так, как врач разговаривает с пациентом, не владеющим своими нервами. – Мы этого не говорили. Только глупцы отказываются верить в то, чего они не понимают, а Жюль де Гранден далеко не глупец. Я говорю вам это. Расскажите нам то, чего мы не знаем, а мы послушаем.

Он пододвинул стол к кушетке, на которой она лежала, и наклонился к ней.

– Приступайте, мадемуазель.

– Меня зовут Мюллер, Берта Мюллер, – начала девушка, приложив к глазам комочек кружева и батиста. – Я из Вены. Год назад я приехала сюда, чтобы вступить в должность instructress[238] детей герра Андреаса Хопфера, представителя Deutsche-Rotefabrik Verein.

– Гм-м, – прокомментировал де Гранден.

– Эта страна оказалась чужой для меня, – продолжала она более спокойным тоном. – Никто, кроме домашних моего хозяина и нескольких его друзей, не говорил на моем родном языке. Я была одинока. Для успокоения я часто сидела в парке и, наблюдая за голубями, думала о Вене – старой имперской Вене, а не бедствующем городе презираемой республики. Пожилая красивая леди с седыми волосами подошла и присела рядом. Она казалась грустной и задумчивой. Однажды она обратилась ко мне – и мое сердце чуть не разорвалось от радости! Эта была фрау Стогер. Как и я, она приехала из Вены, как и я, она потеряла своих близких во время войны с нашими завистливыми врагами, напавшими на нас.

Де Гранден отчаянно накручивал кончики навощенных усиков, и что-то вроде презрительного фырканья послышалось мне. С видимым усилием он справился и кивнул, чтобы она продолжала.

– Как-то я рассказала ей о том, что мои благородные братья со славой погибли при Пьяве[239], – говорила она, – и дама предложила пойти к ее подруге-спириту и, если это возможно, поговорить с любимыми мертвецами. Я сначала уклонилась от этого предложения: ведь Святая Церковь осуждает попытки проникнуть за завесу, разделяющую нас и счастливых усопших. Но, в конце концов, она уговорила меня, и мы отправились к медиуму.

– Ага, – понимающе кивнул де Гранден. – Полагаю, эта мадам медиум поведала вам много замечательного?