Ужас победы

Вот, улыбнулась! Поняла? Что именно, интересно? Радостно закивала. Мужик повернулся в профиль, и хотя профиля у него почти не оказалось, я мгновенно узнал его – именно как раз по этому! Кореец Е, который в Вашингтоне конгресс возглавлял, а потом однажды сюда приезжал, перевел две строки из моих сочинений на корейский. Меня ищет! Неужели эта дура не понимает?

– заерзал, но от присосок не отлип. Пусть хоть неполная информация, но будет… Меня ищет! А эта никак не может ничего объяснить ему, крутит красными от воды ладошками, выгибает их, показывает куда-то за угол хибары. Что там?.. Да-а, крупно повезло мне!

Весь извертелся, и почесуха мной овладела, но даже не почесаться

– за трубу руками держусь.

Кореец за угол ушел!.. Нет, это невозможно!

Отлип, стал чесаться, потом на Чашечкина взглянул.

– А со звуком нельзя?

– Не… со звуком нам ни к чему! – Командир как-то странно раскраснелся, покачивался и немного икал. Успел, похоже, выпить, пока я так страстно глядел в пространство.

– Вижу цель! – вдруг гаркнул Рубанцук, прильнувший к соседнему перископу.

“Цель”?! Это что – “цель”? Я снова согнулся к присоскам, сдвинув даже самого командира. Тот – чувствую его плечо! – прильнул к соседнему, оттеснив Рубанцука.

И за стеклышками уже – ни корейца, ни дачи!

Серая стальная граница неба и моря, и на ней – длинный приплюснутый силуэт танкера.

– Товсь! – отрывистая команда каперанга.

За пультами защелкали тумблерами, завыли какие-то движки… На картинку опустилась цепочка из крестиков – самый большой крест наползал на танкер.

– Пли!

Прошла секунда – может быть, все это не правда? – и вдруг точно на крестике, на середине танкера, вспыхнуло пламя и поднялся дымок.

– Цель поражена!

Как жестяная мишень в тире, корабль стал переламываться, задирая нос и корму и проваливаясь серединой.

Я отлип от присосок, желая глянуть в глаза Чашечкину или

Рубанцуку, но им было не до меня: они радостно глядели в глаза друг другу! Все, что досталось мне, – это не очень уверенный взгляд Петра.

– Знал бы ты, чью нефть они возят! – воскликнул Петр.

– Чью?!

Петр открыл рот… потом захлопнул. Понял, что, даже узнав, “чья нефть”, я не успокоюсь.

– Ну… все?..

– Э! Это куда ты? – Петр, догнав меня у лифта, ухватил за плечо.

– До хаты.

– Нас люди ждут!

Опять – “люди”?.. А заменить их на что-нибудь нельзя?

– Сейчас уже… сладкое будет! – Петро лихо подмигнул.

Друзей наших уже не оторвать было от перископов. Мы ушли. Выйдя, я оглянулся на башню – эта “доставаемость” любой точки земного шара взволновала меня. Наверняка скоро “достанут” что-нибудь не то – из-за чего и башне не поздоровится: Чашечкин не угомонится.

– Маленько опаздываем! – сказал Петр.

– Ну, тогда надо было их попросить, чтоб нас в ракету зарядили!

– Да нет – тут близко! – Петро, сочтя этой шуткой, захохотал.

Мы сели в машину.

– Имидж-то будем делать? – Петро поднял полотенце.

– Закинь эту портянку куда подальше! – крикнул я.

– Да нет, эта штука теперь поглавнее нас будет! – Петр бережно убрал “портянку” в портфель.

На его дребезжащей “Ниве” полезли в гору.

На высокой точке хребта вдруг остановились.

– Глядите… Вас ждут! – указал он вниз.

Полная, даже переполненная чаша стадиона, и со всех сторон еще поспешают люди, шустрые, как муравьи! Я изумленно посмотрел на

Петю. Вот это да!

– Фирма веников не вяжет! – гордо произнес Петр.

Помчались – чем ниже, тем становилось жарче. И – уже движемся в толпе.

– Все жаждут вас. – Петр остановил авто. – Давайте все же наденем. Они ж вас “в образе” ждут!

– А что вы… пообещали им? – проговорил я уже гнусаво, сквозь тряпку, смутно различая сквозь нее лишь блик солнца. – Что я им… могу-то?

– Ну, это… планируется… как бы “Снятие со креста”. Типа

“Вознесения”.

– Ну и что ж должен я? Пойти странствовать… кое-кому являться?

И все?

– Да не только! – деловито сказал Петр. – Тут вот дождя нет вторую неделю. Только перекати-поле растет. В это время мальцами мы в степу уже такую касатку брали: торчат два листика, как ласточкин хвост. А в земле клубень, сладкий. Так нет даже ее – про поля не говорю!

– Ну… это мне вряд ли по силам!

– А в Америке, говорят, весь стадион молится – и пошел дождь!

– Кто это сказал тебе?

– МБЧ!

– Вот пусть он и молится!

– Да он сам сказал, – Петр усмехнулся, трогая машину, – что на нем пробы ставить негде!

– …Это верно!

– Да не волнуйтесь вы, все уже подготовлено!

Интересно – что?

Мы въезжали в низкий проем под трибунами. Стало темно, потом – вспышка света и – оваций!

Во влип!

…То же самое, наверное, и Он думал.

Хрюкнув, мотор заглох.

– Ну… вылазим, – проговорил Петр. – Уж покажите им! Помните… такое… преображение было, когда Он показал им четко, ху из ху!

Да. Нелегкая задача!

Мне бы такую веру!.. Я имею в виду – хотя бы такую, как у Петра.

А у Него Самого, может, и не было, до самого конца?

“Оросим родные поля”?

– Осторожнее… тут ступеньки, – шепнул Петя.

“Вознесение” пошло?

Поднялись на какую-то невысокую трибунку… в центре поля, судя по ветру. Доски скрипели, гнулись. Как бы не провалиться… Но как было бы хорошо: в темноту свалиться и отлежаться там.

Вдруг за локоть меня схватили. Знакомая рука.