Ужас приходит в полнолуние

Слышу — Михайлишин тихонько вздохнул. Потом он быстро посмотрел на меня: ждал от начальства указаний. Но начальство мрачно молчало. И поэтому Михайлишин тоже не произносил ни слова, время от времени искоса поглядывая на меня с высоты своего роста — участковый был под метр девяносто. Здоровый парень, накачанный. Насколько я знаю, он давно и серьезно занимается карате. Лицо у Михайлишина загорелое, крупно вылепленное. Гладко выбритое. Интересно, когда это он успел? Наверняка с вечера брился — сегодня утром у него времени не было. Хорошее лицо, подвижное. Но сейчас оно ничего не выражало и казалось даже безмятежным. Но я-то видел: светло-серые глаза старшего лейтенанта были прищурены и в них — по крайней мере для меня — легко читалось скрытое напряжение. И на лбу у него выступили мелкие капельки пота. А ведь было еще не жарко.

Я полез в карман плаща и вытащил пачку «Мальборо». Достал сигарету и прикурил от почти невидимого в утреннем свете огонька «зиппо».

Надо было с чего-то начинать.

Глава 3. МИХАЙЛИШИН

— Что молчишь, сынок? — повернувшись ко мне, резко спросил Терехин. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Доброе молчанье лучше худого ворчанья? — продолжал он. — Мысли-то есть?

Это очень похоже на нашего майора: может вот молчать, как бирюк, хоть час, хоть два, а потом вдруг шарах — вопрос на засыпку. С ним не замечтаешься. Я искоса посмотрел на него. Он стоял, выдвинув вперед квадратную челюсть. Стоял жутко мрачный в своей знаменитой кепке, тень от козырька которой падала ему на глаза. Поэтому их выражения мне не было видно. Но коли обращается: «сынок» — значит, злой он сейчас как собака. А поговорками он сыплет, когда совсем злой. Но в любом случае — злой или добрый — Терехину лучше не врать: он на лжи любого поймает за пару секунд. На то он и Волкодав. Я его почти всегда так называю, за глаза конечно. И не я один. Он такой. Ему палец в рот не клади — мигом отхватит, и «мама» вымолвить не успеешь. Поэтому я честно ответил:

— Нет, товарищ майор.

При других обстоятельствах я обязательно обратился бы к нему по имени-отчеству: Петр Петрович. Он не очень любит официальные обращения. Но сейчас был неподходящий момент для задушевной беседы.

Он угрюмо посмотрел на меня:

— Ни одной?

— Ни одной, — признался я.

— Ничего не нашел? Орудие убийства?

— Нет. Я все тут облазил, товарищ майор, — сказал я.

— Следы не затоптал?

Я даже обиделся — что он меня, за пацана держит, который только позавчера из школы милиции вылупился? А еще к себе перетащить хочет. Об этом мне один мой дружок из его отдела по большому секрету шепнул. Правда, с Терехиным я упорно прикидываюсь, будто ничего про это не знаю. Но, честно говоря, жду не дождусь, когда это произойдет. Думаю, в самое ближайшее время. Особенно если я хоть как-то помогу ему распутать это убийство. Так что пахать я готов не за страх, а за совесть. А он мне про следы.

Но обиды я не то что не высказал, даже глазом не моргнул в ответ на его реплику: Терехин таких дел на дух не выносит. Я только коротко ответил:

— Я был осторожен.

— И?..

— Пусто. Да вы ж сами смотрели.

— Я-то смотрел, — проворчал он. — Какие-нибудь необычные детали?

— Ничего подозрительного. Все, как обычно. К тому же ночью гроза была, вы же знаете. Так что следы… — Я пожал плечами и добавил: — Надо ждать собаку, товарищ майор.

— Собаку. Я сам ее жду, собаку. Как любимую барышню. Долго ждут, да больно бьют…

Терехин ожесточенно сплюнул, не глядя на меня:

— Слушай, сынок, а ты выяснил, что он тут делал?

— Кто? — не понял я его. — Убитый?

— Да нет, старикан твой, который труп обнаружил.

— А-а, Бутурлин… Понимаете, товарищ майор, он бежал.

— От кого?

— Ни от кого. Он джоггингом занимается.

— Чем-чем? — Он повернулся ко мне неуловимо быстрым движением.

Я мысленно себя обматерил. Лучше его сейчас не раздражать. Дело в том, что Терехин терпеть не может, когда в разговоре употребляют всякие новомодные, особенно американские словечки и выражения. Хотя готов поставить на кон свою месячную зарплату: он прекрасно знает, что такое джоггинг.

— Ну, то есть он бегает трусцой, товарищ майор, — сказал я. — Он пенсионер и на здоровье слегка зациклился. Встает ни свет ни заря каждое утро и делает пробежку… Всегда по одному и тому же маршруту. В том числе через этот овраг и обратно.

— Это он тебе сказал?

— Нет. Я и раньше это знал.

Он что-то невнятно пробурчал себе под нос. Я терпеливо ждал новых вопросов.

— Он тебе домой позвонил?

— Да.

— Тебе, а не дежурному? Почему?

— Он меня хорошо знает.

— Откуда он звонил?

Я указал рукой в сторону видневшегося неподалеку дома под зеленой крышей:

— Вон оттуда, от Скоковых. Они хорошо знакомы. Сразу же после его звонка я позвонил дежурному, а сам сюда поехал.

Терехин помолчал. Потом спросил с эдакой ленцой в голосе, которая могла обмануть кого угодно, но только не меня:

— А где этот твой Бутурлин сейчас, сынок?

Вопрос явно не предвещал ничего хорошего.

— Я его подробно опросил и… и отпустил, товарищ майор, — сказал я. — Временно.

— Ишь ты… Отпустил, значит?