Ужас приходит в полнолуние

Она подошла ко мне. Обняла и нежно погладила по щеке.

— Хорошо. Я не обижусь, Петя.

Я заглянул ей в глаза. Петей она меня называла в минуты близости. Обычно я для нее, впрочем как и для всех остальных, был просто Терехиным. Или товарищем майором. Или иногда — как, например, в разговоре с тем же Гуртовым — господином майором. В лучшем варианте — Петром Петровичем. А вот, гляди ж ты! Значит, действительно она все поняла. Впрочем, я и не сомневался.

Катя поставила передо мной паровые котлеты с пюре, яйца всмятку и салат. Помидоры и огурцы в салате были с нашего огорода.

— Желудок болит? — полуутвердительно проговорила она.

Я молча кивнул и принялся за котлеты, время от времени поглядывая на хлопотавшую у плиты жену.

Мы с ней женаты уже почти два десятка лет. Катя — коренная москвичка. Но настырный лейтенант Терехин, родом из Смоленска, когда-то чуть ли не с защиты диплома уволок ее в ЗАГС. И больше не отпустил. Сейчас она преподает английский язык в алпатовском техникуме, вбивает иноземную премудрость в головы местных балбесов. Екатерина моложе меня на семь лет — недавно ей стукнуло сорок два. Она у меня статная, высокая, со спокойным русским лицом и широко расставленными светлыми глазами. И выглядит по меньшей мере лет на десять моложе своего возраста. А еще с девичьих времен она носит роскошную, почти до пояса, толстенную косу. Она часто укладывает ее в корону. Это выглядит немного старомодно, но мне нравится. Видимо потому, что я и сам, наверное, человек не особенно современный, иногда не вписывающийся в это новое, сумасшедшее время.

Детей у нас нет из-за тяжелой операции, которую Катя перенесла еще в молодости. Но я давно уже, хотя и с трудом, свыкся с тем, что у нас в доме не слышно детского ора. И всю свою нерастраченную отцовскую любовь я постепенно перенес на Катю. Хотя не часто проявляю ее — такой уж у меня нелегкий характер.

На самом же деле никому и в голову не придет, что суровый милицейский майор по прозвищу Волкодав до сих пор как мальчишка влюблен в свою красавицу жену.

Вот такие дела.

Я сосредоточенно жевал котлету. Катя налила мне в чашку молока и, помедлив, осторожно спросила:

— Кого убили?

— Пахомова. Бывшего егеря из охотхозяйства.

Катя отрицательно покачала головой:

— Не знала его. А на чьем участке убийство произошло?

— У Михайлишина. В академпоселке.

— А-а… Этот… Тот еще парень. Себе на уме, — вдруг заявила жена.

— А ты откуда знаешь? — удивился я.

Катя усмехнулась, глядя мне прямо в глаза:

— Видела его пару раз в твоей богоугодной конторе. Он такое впечатление производит… Как бы тебе поопределенней сказать… Ну, словно у него всегда стоит.

— Екатерина! — Я чуть не подавился котлетой. — Где это ты, голубушка, набралась таких выражений? У своих бандитов в техникуме?

— Именно стоит, — нисколько не смутилась моя жена. — И не изображай из себя майамскую полицию нравов, Терехин. Я ж не матерюсь, правда?

На это мне действительно нечего было возразить. Катя тем временем невозмутимо продолжала:

— Ты присмотрись к нему повнимательней: вроде как по всем статьям настоящий мужик. Симпатичный, морда невероятно мужественная. Ну, просто не участковый, а техасский рейнджер какой-то. А ведет себя с точностью до наоборот. Особенно с женщинами.

— Много ты у нас в конторе женщин видела, — буркнул я.

— Видела, не видела — не важно, — отмахнулась Катя. — Я о другом. Твой Михайлишин — просто сплошная обходительность и воспитанность. Я бы сказала даже — аристократизм. Откуда это у него, у провинциального милиционера?

— Я, к твоему сведению, тоже провинциальный мент, — заметил я с легкой обидой.

— Ты — другое дело. Ты — сыщик, — вне всякой логики возразила Катя. — Кстати, Петя, а почему это он до сих пор не женился? С такой-то внешностью? Сколько ему лет?

— Двадцать девять, — припомнил я сведения из личного дела Михайлишина.

— Вот-вот. Для мужика самый возраст жениться. А он не женится. Он откуда родом?

— Из Краснодарского края.

— Не местный, значит. А давно переехал сюда?

— Еще до нас.

— Понятно. Ну, в общем, есть в твоем Михайлишине нечто эдакое, скрытое, — закончила свой анализ Катя.

— Ну и ну, — только и смог я прокомментировать сказанное женой. — Тебя, Екатерина, послушать, так мой Михайлишин — просто какой-то шпион.

— Ага. Джеймс Бонд.

— При чем здесь Джеймс Бонд? Михайлишин, между прочим, Афганистан прошел.

— Ну и что? Один он прошел, что ли?

— Может, он тебе просто не нравится?

— Может быть, — легко согласилась Катя. — Я действительно не люблю красавчиков.

— Да с чего ты взяла, что он красавчик? — возразил я.

— И еще мне кажется, что он скрытый бабник, — продолжила Катя, явно меня не слыша.

Тут я окончательно обалдел.

— Михайлишин?! Да Бог с тобой, Екатерина, — сказал я. — Ты что — свечку держала?

— Вот-вот! — весело засмеялась она. — А сам еще удивляется — откуда это я таких выражений набралась. От кого, как не от тебя, Терехин? Ну, ладно, ладно. Давай, ешь, Петя. А то все остынет.

Я снова принялся за еду.

Черт с ним, с Михайлишиным. Перед моими глазами снова возник жмурик, лежавший в ручье у Почтамтской.

Все там было как-то не так.