Ужас реального

Н. И.: Взвешивая на внутренних весах Россию и Запад — несопоставимые вещи, потому что одна из них, принятая за реальность, сразу обращает в миф другую, и в точности до наоборот, — мы занимаемся очень странным

Беседа 1

26

делом. Существо этого взвешивания, как и собравшая нас сегодня задача, мне представляется исключительно загадочной. Почему вопрос о русском для самого русского открыт, как открыта незаживающая рана? Почему не является проблемой для американца быть американцем, для англичанина — англичанином и для африканца — африканцем? У них нет проблем даже с идентичностью, потому что эти проблемы так или иначе сами собой решаются судьбой. Да, ты родился на этой земле и под этим небом и вынужден с этим считаться. Ты не обязательно должен этому радоваться, и мне не кажется, что существует некий искусственный императив «любви к родине», о котором у нас с самого начала шла речь. Эта любовь, как, по-видимому, и любая другая, свободна от подчиненности каким-либо императивам. Но если она рождается, то рана мгновенно открывается. Возможно, это нюанс, но вы знаете, этот нюанс сродни непроходимой топи или обрывающейся за спиной пропасти. Не пропасти между Да и Нет, Востоком и Западом или варварством и культурой, а пропасти между тончайшими мерами совершенства. Есть прекрасный английский анекдот по поводу такого рода тонкого различия: «В чем разница между хорошо воспитанным человеком и джентльменом^? Хорошо воспитанный человек, зайдя в мужской туалет и обнаружив там женщину, скажет: "Простите, мадам", и выйдет. Джентльмен, конечно, тоже выйдет, и прежде тоже извинится, но при этом скажет: "Простите, сэр"». Воспользуюсь мотивом другого анекдота, французского, и переведу его на нашу почву: «В чем разница между хорошо образованным русским и интеллигентом? Никакой, поскольку они оба носят шляпу. За исключением, разумеется, интеллигента — он носит шляпу под колпаком». Именно в подобных нюансах, над которыми можно смеяться и от которых запросто можно отмахнуться, обнаруживается нечто подлинное и даже

27

Русский хронотоп

самое главное — то, с чем живет каждый, кто считает себя русским, в чем заключен источник тяги или отталкивания, испытываемых к русским во всем мире, а равно и того смущения, которое русские чувствуют по отношению к самим себе и к своей земле.

Элемент абсурда, изначально заключенный в будто бы самоочевидной соотносимости двух вещей разного рода или двух родов одних и тех же вещей, наталкивает по крайней мере на два вывода — негативный и позитивный Негативный вывод касается неизбывности и пустяшности тяжбы между славянофильством и западничеством, поскольку она сродни выбору, который осуществлял былинный Илья Муромец на перекрестке: жену обрести или коня потерять. Россия слишком постоянная и трансцендентная величина, чтобы отличаться от самой себя в зависимости от того, по какому пути она пойдет. Конечно, очень многое в России меняется, но это изменение возможно лишь в поле абсолютно неподвижного целого. Как в случае Ахилла, который никогда не догонит черепаху, потому что он просто никуда не торопится, но особенно не торопится догонять «черепаху». Россия — существо, которое до срока, пока не исполнится «тридцать лет и три года», никуда с печи не слезет. Не то что вслед за ползучим космополитизмом Запада или традиционализмом Востока, но и за собственным летящим паровозом. А если и устремляется с максимальной скоростью, то один Бог знает, куда и почему Нечего и говорить, что со стороны это будет выглядеть довольно выраженным абсурдом. Но есть и позитивный вывод. Возможен некоторый исторический урок, который Россия преподносит миру и отчасти самой себе и который может быть прочтен в форме позитивной задачи мирового духа. Существует разница не только между хорошо образованным человеком и джентльменом, но и между хорошо технологизированной, духовной темперированной реально-

Беседа 1

28

стью и живой идеей. Идея лишь на первый взгляд, в отличие от всякой реальности, не имеет видимой судьбы. Точнее, нам вслед за Платоном кажется самоочевидным, что если она не имеет судьбы по идее, поскольку с идеей ничего — по идее — не может произойти, то тем более с ней ничего не произойдет и наяву. Может разбиться прекрасный горшок на твоих собственных глазах, но не прекрасное как таковое. Однако опыт России является не только опытом экстерриториальности по отношению к преступлению и наказанию человеческого духа, но и опытом экстрадиции идеального — выброса его в событийную атмосферу истории.