Ужас в музее

Прежде я весьма скептически относился к утверждениям, что будто бы в момент смерти человека или в коматозном состоянии на сетчатке глаза запечатлеваются сцены и предметы, виденные им последними; но довольно было мне заглянуть в лупу, чтобы сразу же понять, что там, в выпученных, остекленевших глазах этого чудовищного порождения веков, читается вовсе не отражение зала мумий, в котором мы находились, но некое особое изображение. Ошибки быть не могло: на сетчатке давно отжившего глаза смутно проглядывал сложный образ, и нельзя было сомневаться, что в нем представлено было то последнее, на что смотрели эти глаза при жизни — неисчислимые тысячелетия назад. Мне показалось, что изображение постепенно угасает, и я лихорадочно принялся вертеть в руках оптический аппарат, желая сменить линзу. В конце концов, должен же этот образ быть достаточно различимым — ведь при всей своей микроскопичности он оказался способным воздействовать на людей, попытавшихся использовать страшное заклятие или совершить еще какое-то злонамеренное действие, настолько сильно, чтобы испугать их буквально до смерти. Установив самую мощную линзу, я и в самом деле смог разглядеть многие прежде неразличимые детали, в то время как все остальные тесно окружили меня, утопая в потоке слов, которыми я пытался обрисовать увиденное мной.

Но ведь и было же чему поразиться! В наше время, в 1932 году, в современном городе Бостоне, человек смотрел на нечто таинственное, принадлежащее к неизвестному и бесконечно чуждому миру — миру, исчезнувшему с лица земли и изгладившемуся из нормальной человеческой памяти многие тысячелетия тому назад. Моим глазам предстало обширное помещение — огромный зал в циклопическом каменном строении, и я, казалось, смотрел на него, стоя в одном из его углов. Стены зала были испещрены резными изображениями столь ужасного характера, что даже в этом несовершенном отражении беспредельная их кощунственность и демонизм вызвали у меня дурноту. Невозможно допустить, чтобы исполнившие эту работу резчики были людьми или видели когда-либо в глаза хоть одно человеческое существо — созданные ими образы дышали неистовой, безмерной злобой. В середине зала виднелось подобие колоссального люка, распахнутого настежь как бы для того, чтобы позволить кому-то выйти наружу. Тот, кто вышел, наверняка был отчетливо виден ночным правонарушителям, когда внезапно открылись глаза мумии; но сейчас под моими линзами расплывалось лишь темное бесформенное пятно.

Я изучал правый глаз, применив самое сильное увеличение, когда случилось то, что потрясло меня окончательно. Мгновение спустя я горько пожалел о том, что не закончил обследование на этой стадии. Но азарт исследователя взял верх, и я обратил свои мощные линзы на левый глаз мумии, надеясь обнаружить на его сетчатке более отчетливое изображение. Руки мои тряслись от возбуждения и плохо слушались, словно сковываемые чьей-то злой волей. Наведя наконец оптику на фокус, я убедился, что здесь изображение менее тускло, чем в другом глазу. В каком-то мучительном проблеске я различил нечто, вздымавшееся в гигантском люке циклопической, незапамятно древней гробницы исчезнувшего мира, — и, издав нечленораздельный вопль, которого даже не устыдился, рухнул без чувств.

Когда я оправился от потрясения и возобновил осмотр, ни в одном из глаз жуткой мумии уже нельзя было различить ничего определенного. Об этом заявил полицейский сержант Киф, посмотревший в лупу, ибо я уже не находил в себе сил снова увидеть это чудовищное существо. Я же благодарил все силы космоса за то, что мне не пришлось заглянуть в глаза мумии хоть минутой раньше. И я должен был собрать всю свою решимость, чтобы в ответ на настойчивые расспросы присутствующих поведать о том, что довелось мне увидеть в этот ужасный момент откровения. Поистине я рта не мог раскрыть, пока мы все не сошли вниз, в контору, — подальше от образа адской твари, которая просто не имела права на существование. Ибо я уже начал ощущать в своем мозгу средоточие самых диких и фантастических представлений о мумии и ее остекленевших, выпученных глазах — ведь в них отражался некий род демонического сознания, навсегда вобравшего в себя то, что ему пришлось вдруг увидеть, и тщетно пытающегося пронести страшное послание через бездны времен. Это явно грозило мне безумием — но, в конце концов, подумал я, мне легче будет избежать этого, если рассказать другим о том, что я успел увидеть.