Я был викарием в церкви святой Эльфы в деревне Смеритон, и жилось мне там превосходно. И счастье мое было бы совсем полным, если бы не один человек - деревенский староста, отставной адмирал сэр Энтони Вилперт. Между нами сразу же возникла какая-то патологическая антипатия. Мы просто ненавидели друг друга без всяких на то видимых причин. Меня тошнило от одного его внешнего вида. Это был худощавый мужчина со светло-голубыми глазами, белесыми усиками и жидкой заостренной бородкой. Я даже называл его про себя «беленький козлик»- такой он был тщедушный и бледный. Когда он говорил, голос его походил не на мощный рокот моряка, а скорее на козлиное блеяние, и трудно даже выразить, какое отвращение он во мне вызывал. Мы ссорились и ругались по любому поводу. А вскоре мне стало известно, что за моей спиной он говорит про меня всякие гадости прихожанам, постоянно отравляя их умы самой гнусной и бесцеремонной клеветой. Особенно сильно его речи действовали на молодежь, и мне стоило огромных усилий оградить свое имя от грязных сплетен и подозрений.
Я стал буквально одержим этой ненавистью. Я все время думал о нем, и мысли эти были недопустимо кровожадными. Сидя у себя в кабинете, я постоянно видел перед собой его отвратительный образ, а в церкви, во время службы, мне приходилось даже опускать глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом и не сбиться с молитвы. В его глазах я читал горячее желание причинить мне любое зло, на которое только способен человек, и от этого взгляда становилось не по себе. Я впал в грех, потому что каждый день мысленно убивал его, и когда после этого я читал вслух Святое Писание, мне казалось, что прихожане знают об этом и смотрят на меня с осуждением. И еще мне казалось, что он читает мои мысли, а потом нагло и презрительно ухмыляется, глядя мне прямо в глаза.
И вот однажды мне домой принесли записку, в которой сообщалось, что он серьезно заболел. В душе моей блеснула искра надежды. Я собрался и отправился к нему, но, слава богу, он умер раньше, чем я успел переступить порог его дома. Неслыханная радость охватила меня. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя настолько счастливым.
Наступил день похорон, и я встретил траурную процессию у ворот морга. Но, проходя мимо закрытого гроба к дверям церкви, я услышал вдруг слабое, едва различимое постукивание. Кровь застыла у меня в жилах, когда я понял, что этот звук доносится из гроба. Но я тут же отбросил эту страшную мысль и, собрав всю свою волю в кулак, прошел мимо. Этого просто не может быть. Все это - мое больное воображение. Это обычный шум в голове, а может быть - эхо ненависти. Когда гроб медленно несли к алтарю, я вновь услышал тот же тихий звук. Потом еще раз. И еще. Теперь уже сомнений быть не могло. Я ждал, что носильщики тоже услышат этот стук, и кто-нибудь поднимет тревогу. Тогда они опустят гроб и прямо здесь, в церкви, откроют его… Но ничего подобного не произошло, а я снова отчетливо услышал этот зловещий приглушенный стук, будто бы где-то вдалеке бил большой барабан. Ноги мои подкосились, и если бы я не прислонился к стене, то наверняка потерял бы сознание. Страшная истина открылась мне - Вилперт жив, но только я один слышу его слабые просьбы о помощи.
Не могу передать свое тогдашнее душевное состояние. Меня охватило страшное чувство безграничной власти над ним: вот он лежит, такой беспомощный, в этом гробу, а я здесь, сейчас, могу стать его убийцей. И меня никогда не найдут. Мысли дьявольским огнем обжигали мой мозг. Я столько раз уже мысленно убивал его, а теперь могу сделать это по-настоящему, и для этого ничего даже не придется предпринимать. Он сейчас - пленник моих ушей, и его спасение зависит только от моего языка.
Все его оскорбления, вся клевета и ненависть ко мне - все это крепким замком смыкало мои уста и не позволяло произнести ни слова. Мне даже показалось, что я, будто сквозь плотный туман, вижу его в этом гробу, как если бы крышка гроба была сделана из толстого стекла: бледное перепуганное лицо, округлившиеся от ужаса глаза, умоляющие меня о помиловании. И едва сдерживая свою ненависть и злорадство, я отверг эту мольбу о помощи и предал его самой страшной смерти - погребению заживо. Он должен был соединиться с мертвыми еще при жизни и живым войти в адскую темноту вечности.
Однако через какое-то время здравый смысл вернулся ко мне, и я подумал, что если никто кроме меня не слышит этого стука, значит, он - всего лишь плод моего воображения.