Ужасная медицина. Как всего один хирург Викторианской эпохи кардинально изменил медицину и спас множество жизней

Еще до нападения отношения в семье были напряженными. Пятью неделями ранее из-за алкоголизма и постоянных вспышек агрессии у мужа Джулия бежала из дома. Побег был одним из немногих доступных вариантов в 1851 году; бракоразводный процесс по инициативе жены начинали лишь в том случае, если со стороны мужа были одновременно и измены, и рукоприкладство (в случае, если развод инициировал муж, этого не требовалось). И даже с учетом этих обстоятельств – развод не по карману большинству женщин низшего класса, у которых часто не хватает средств на жизнь и которые рискуют потерять детей, если брак все же будет расторгнут. Что касается Джулии, то в соответствии с английским законодательством было просто недостаточно, что муж-алкоголик регулярно бил ее: одного только рукоприкладства не хватило бы для получения развода.

Бежав из дома, Джулия делила комнату с пожилой вдовой в Кэмден-Тауне – районе Лондона, где проживали бедняки из рабочего класса. За три недели до нападения толпа местных слышала, как Салливан явился к дому, где поселилась Джулия, выкрикивал непристойности и угрожал ей. Он страдал от параноидальных, бредовых мыслей, полагал, что у Джулии интрижка на стороне. Один человек, Фрэнсис Поллок, заступился за женщину, велев Салливану уйти и сообщив, что Джулия не желает видеть его. Согласно полицейскому рапорту, Салливан вскипел и гневно выплюнул в ответ: «Если она не позволит мне войти, я сделаю это сам».

Той ночью Салливан застал Джулию врасплох возле квартиры, когда она возвращалась с работы. Он схватил ее и потребовал, чтобы она вернулась домой, а затем угрожающе тронул рукав пиджака. Джулия подумала, что это несколько странно, спросила, что он спрятал там. Салливан усмехнулся: «А не думаешь ли ты, глупая женщина, что у меня в рукаве есть орудие, чтоб забрать твою жизнь, а мою душу отправить в лапы дьяволу?»

Обувь на ногах, дубина в руке, лошадь или осел, который тащит его поклажу, жена и дети – все есть в одинаковой мере предмет собственности мужчины.

Между супругами разгорелся спор, из-за чего соседка Бриджит Брайан высунулась в дверь и пожаловалась на то, что они шумят. Салливан потребовал от жены проводить его до местного паба; она отказалась, так что он вытолкнул ее на улицу. Бриджит упросила Джулию во имя покоя сделать то, чего хочет муж, так что все трое направились в паб. Там супруги снова начали ссориться, потому что Джулия отказывалась вернуться домой к Салливану; наконец, обеим женщинам удалось вырваться. Они направились домой и уже было думали, что отделались от пьяных речей, как вдруг Салливан выскочил из тени. Джулия, решив, что муж собирается как обычно ударить ее, заслонила лицо руками, и тогда он с размаху вонзил нож ей в живот, выкрикнув: «Вот я и сделал это сам!»

Джулия покачнулась от боли. Бриджит бросилась к подруге, ощупала ее живот и одежду и почувствовала глубокую рану. Она закричала: «Салливан, ты убил собственную жену!» Он мрачно посмотрел на разворачивавшуюся перед ним драму и ответил: «О нет, она еще не мертва».

Томас Джентл, полисмен, дежуривший той ночью, позднее вспоминал, что увидел Джулию, которую тащили под руки Салливан и соседка. Когда он спросил, что случилось, она застонала: «О, господин офицер, моя жизнь в ваших руках: этот человек ударил меня ножом!» – и указала на мужа, стоящего рядом. Инстинктивно дотронувшись до раны, она в ужасе ахнула: «О боже, да у меня кишки выпадают!» Джентл понес паникующую женщину к ближайшему хирургу, некоему господину Мушату, но обнаружил, что его нет дома. Он заручился помощью двух других констеблей, один из которых повез Джулию в госпиталь Университетского колледжа на Гауэр-стрит, в то время как Джентл и другой офицер взяли Салливана под стражу. Пьяный преступник разглагольствовал, что ему жаль только, что любовника, с которым, как он воображал, спит его жена, не было рядом, а то бы он «обслужил обоих».

* * *

Больные и раненые, поступившие в госпиталь Университетского колледжа (в том числе Джулия Салливан), проходили через отделения неотложной помощи и амбулаторного лечения. Очень немногие получали место в стационаре, и в этом не было ничего необычного. В среднем только один больной из четырех получал койку в палате. В 1845 году в больнице Королевского колледжа из 17 093 человек только 1160 проходили лечение в стационаре, прочих наблюдали амбулаторно. В большинстве больниц практиковали «приемный день» – единственный день в неделе, предназначенный для приема новых пациентов в палаты. В 1835 году The Times писала о случае с молодой женщиной: страдая от фистулы (обширного воспаления мозга) она приехала в лондонскую больницу в понедельник – и получила отказ, ведь прием вели по пятницам. Вернувшись в надлежащий день, она опоздала на десять минут и снова получила отказ. Удрученная и тяжело больная, героиня статьи вернулась в деревню, где и умерла через несколько дней.