Мальчику одновременно повезло и не повезло. С одной стороны, нож не задел сонную артерию – в этом случае на его жизни можно было бы однозначно ставить крест. Однако кровь скапливалась в трахее, медленно перекрывая подачу воздуха. Один свидетель заметил, что «две жизни… зависели от медленной, прогрессирующей кровопотери из пробитой артерии», потому что нападавший, несомненно, был бы повешен, если бы молодой человек умер.
Сайм и Листер не теряли времени. Мальчика подняли на четыре пролета на чердак Королевского лазарета, где хирурги начали подготовку к операции. Слухи быстро распространились по всей больнице, и операционная вскоре заполнилась прочими хирургами и студентами, которые толкались, выбивая себе место в первом ряду, чтобы наблюдать разворачивающуюся драму. Все эти свидетели потенциальной смерти стояли в зале в восторге, а пациент булькал и захлебывался кровью. Один зритель написал, что на каждом лице «было написано беспокойство и страх, щедро приправленные любопытством». Сайм выглядел хладнокровным и собранным по сравнению с Листером, который, несомненно осознавая огромную ответственность, мысленно готовился к худшему исходу. Сайм взял скальпель и провел узкий разрез на шее. Сразу же вокруг отверстия начала скапливаться кровь. Не испугавшись, старший хирург продолжал увеличивать разрез в сторону поврежденной артерии. Позже Сайм писал: «Даже сейчас я не могу без содрогания вспоминать о своем положении, когда малейшее отклонение могло вызвать фатальное кровоизлияние из сонной артерии – с одной стороны, или из яремной вены – с другой».
Если любовь к хирургии является доказательством того, что человек склонен к ней, то, конечно, Листер был склонен быть хирургом, испытывая наслаждение в кровавом месиве исцеляющего искусства.
Время утекало. Зрители подались вперед, но все, что они могли видеть, – это «струи крови, хлещущие из раны, и быстрые движения хирурга и ассистента за работой». Пациент ужасно побелел, а лицо самого Листера (как он потом вспоминал) было залито потом, «словно я бежал марафон».
Хирурги работали напряженно. Сайм проник пальцами в открытую рану и грубой иглой с шелковой нитью начал перевязывать поврежденную артерию. Внезапно из шеи мальчика хлынула кровь, пропитавшая деревянный операционный стол и скопившаяся у ног Листера; зрители ахнули, ожидая, что пациент вот-вот скончается. Однако Сайм продолжал зашивать скользкую артерию, а Листер держал рану открытой и с помощью губки осушал ее от выступающей крови. Спустя несколько напряженных минут Сайм и Листер отступили от операционного стола, чтобы зрители могли осмотреть разрез: кровотечение было остановлено.
В течение нескольких секунд в операционной царила тишина, а затем толпа разразилась бурными криками и похвалами обоим хирургам.
В январе 1854 года Листер стал ассистентом Сайма – роль, которую он и без того занимал де-факто. На этом посту у него теперь было двенадцать помощников, работающих под его руководством – в три раза больше, чем в больнице Университетского колледжа (их число вскоре вырастет до двадцати трех). Сайм ясно дал понять, что их рабочие отношения будут партнерскими и что «ассистент» – это просто формальность. Он пообещал не вмешиваться в лечение обычных случаев и позволял Листеру исключительную привилегию – выбирать себе пациентов из тех, кто уже находится в палатах (чего не мог делать ни один ассистент в любой другой больнице). Однако, поскольку Листер еще не получил лицензии в Шотландии, он мог только помогать Сайму в операциях в Королевском лазарете, но не проводить их самостоятельно.
Листер быстро завоевал уважение и обожание новых коллег. Скромность и благопристойность, которые часто характеризовали его поведение в Университетском колледже, казалось, растворились здесь – в молодом, порой шумном шотландском обществе. Листер даже устроил несколько щедрых обедов для своих подчиненных и присоединился к ним, помогая уничтожить рекламу, развешенную местным врачом-шарлатаном. Толпа с триумфом сорвала плакат с доски объявлений и сожгла его во время шутливой церемонии на больничном дворе.
Помощники называли Сайма «мастером», а Листера «шефом» – это прозвище пристало к нему на всю оставшуюся жизнь. Один из сотрудников, в частности, покровительствовал симпатичному хирургу – грозная миссис Джанет Портер, почтенная больничная матрона, старшая медсестра Королевского лазарета.