Ужасная саба и ее хозяин

— Я тебе верю, Лейтис, — словно прочитав ее мысли, сказал Эйдан, еще мягче и еще ласковее. — Верю тебе и верю в тебя. Ты не хотела дурного, просто слишком сильно переживала. И я уверен, что в другой раз ты непременно со мной поделишься, какие бы неприятности у тебя ни случились. Не ради исполнения правил, ради тебя и меня. И я все так же считаю, что ты у меня самая чудесная и любимая, именно поэтому я так сильно переживаю сейчас, — он склонился еще ближе и очень нежно поцеловал ее в губы, после чего добавил: — Я был бы очень рад, если бы ты хоть немного поела, даже если совсем сильно переживаешь. Ты очень устала, тебе нужно поесть, милая, — его забота была не только в словах, Лейтис ощущала ее, благодаря их связи. Заботу, нежность, беспокойство. И все же предчувствие грозовой тучи никуда не делось, хоть Эйдан был исключительно ласков с ней. Наоборот, ей казалось, что туча лишь сгустилась от того, что он ее даже не отругал. Хотелось броситься Эйдану в ноги, молить о прощении, орать о том, как она не права и как хочет вернуть все назад, но Лейтис бы не смогла, когда он был такой сдержанный. Потому что он мог бы стать еще холоднее, чем сейчас, еще более ледяным, как замороженная статуя.

— Я постараюсь поесть. И все сделаю. И спасибо, — Лейтис невыносимо хотелось сделать хоть что-то большее, которое помогло бы справиться с тяжестью на душе от того, как она все испортила и от того, что Эйдан на нее сердится. Не выпускает своих чувств наружу, но всерьез сердит. Она дождалась, пока в его руке будет хлеб, а не нож и, перехватив ее, наклонилась, чтобы поцеловать пальцы. — Простите, хозяин Эйдан. Пожалуйста.

Он тут же положил ладонь ей на затылок, ласково погладил по голове и тихо, протяжно вздохнул.

— Ты моя самая чудесная саба и самая замечательная девочка, — тихо сказал Эйдан, и Лейтис слышала в его голосе и ощущала, как он сейчас совершенно искренне тронут ее переживаниями. — Давай ты после ужина засядешь за свой голобокс, милая, а потом придешь ко мне и расскажешь то, что я попросил. Сразу, как только будешь готова. Не переживай так, милая, слава богам, ничего дурного не случилось. Все будет хорошо, — он еще раз провел рукой по ее волосам, а потом погладил пальцами по щеке.

— Спасибо, — ответила Лейтис и принялась старательно ужинать, пропихивая в себя протертый суп, который будто был создан, чтобы его можно было заглотнуть даже без аппетита. Ощущение, что вокруг пасмурно и хмуро, было таким сильным, что хотелось раскрыть над собой зонт, и Лейтис ужасно зябла. Читать она отправилась с тяжелым сердцем.

Чтение тоже было ужасным: выводы о том, к чему могло привести ее поведение, попросту пугали, и Летис распереживалась так, будто ничего не обошлось. И являться в спальню Эйдана ей сразу хотелось ползком на коленях, настолько ужасной она себя ощущала.

— Заходи, милая, — сказал Эйдан, когда она постучала. Он, по всей видимости, тоже сидел за голобоксом, притащенным из кабинета. Точнее, валялся на постели, а когда она пришла — закрыл шкатулку и торопливо сел на край кровати, глядя на нее. Лейтис снова ощущала, как он за нее волнуется и беспокоится, и эту проклятую не прошедшую и не разразившуюся грозу, ощущала тоже. Он все еще сердился. От всей души переживал за нее, едва не наделавшую кошмарных глупостей, и сердился на нее же.

— Ты все прочитала и теперь еще сильнее переживаешь, — сделал Эйдан очевидный вывод, очень сочувственным тоном, а потом мягко попросил: — Расскажи, должно стать легче, когда ты расскажешь. Иди сюда, милая, и рассказывай, — он похлопал рукой по покрывалу рядом с собой.

Лейтис ощущала, что совершенно не заслуживает этой мягкости и этого бесконечного терпения, которые доставались ей от Эйдана всегда, даже когда она вела себя столь отвратительно, как сегодня. И боялась, безумно боялась того, что он теперь будет сердиться на нее всегда. И всегда будет держать в душе эту жуткую наливающуюся грозу.

— Спасибо, хозяин Эйдан, — пролепетала она, присаживаясь на указанное место. — Я прочитала и… с меня могли снять ошейник. Вы взяли меня на поруки, а я нарушила все, что могла, и связь у нас еще толком не установилась, так что с меня могли снять ошейник, отнять у вас и отправить в тюрьму. Я бы спустила в трубу все, от чего вы меня спасали…

Ей хотелось заплакать, ей очень не хватало возможности это сделать.

— Могли, — тихо согласился Эйдан, положив руку ей на плечо. — А я бы мог не суметь тебя спасти снова и потерять навсегда. Это самое страшное, что я могу себе представить в принципе, Лейтис. Ты спасла человека, но я все равно думаю, что это не стоило нашего ошейника. Для меня ничего не стоит нашего ошейника и твоей жизни. Это самое важное, что у меня есть, — Лейтис видела, как он сжал вторую руку в кулак, так что костяшки побелели, и ощущала, как его сдерживаемые чувства сгустились, подступили — хотя тон оставался ровным. Он сердился на нее, потому что она чуть не отняла у него себя.