Ужасная саба и ее хозяин

Не ровно ли об этом он думал сегодня? Думал, но не стал объяснять инспектору Хоббу, побоявшись, что тот не поймет. Нельзя, чтобы все их переживания стояли между ними — его злость на Лейтис, ее вина перед ним. Черные, ядовитые переживания, которые будут разъедать их изнутри, будут разъедать их отношения, если их не выплеснуть. Которые принесут намного больше вреда, чем проступок Лейтис, чем любое наказание за него. По счастью, Эйдан знает способ от них избавиться. И, по счастью, Лейтис сама его о нем попросила. Все понимала, все чувствовала лучше всех. Чудесная девочка, самая замечательная саба в Луденвике, его любимая зараза.

Сейчас он ее накажет, а потом обнимет. Крепко и нежно, сильно, никуда не отпустит. Никогда. Ни за что. И будет рассказывать ей, какая она самая любимая, самая замечательная, самая лучшая для него. Как сильно, невыносимо сильно она ему нужна. От предвкушения этого "потом" тоже было легче. Взять гладкий серый ремень, без клепок и тонко прошитый, сразу сложить его вдвое. Одним движением развернуть стул, поставив посреди комнаты, потому что на нем было удобнее, чем на слишком мягкой кровати. Подойти к Лейтис, все еще сидевшей на полу и завороженно смотревшей на него. Паршивке, несносной девчонке, которая так страшно его сегодня напугала. Славной, родной, очень виноватой и несчастной. Протянуть ей руку, чтобы помочь подняться на ноги.

Она поднялась и скинула с себя тонкий халатик.

— Спасибо, хозяин Эйдан. Бейте так, чтобы стало легче и вам и мне. Я не боюсь… — тут Лейтис осеклась и поправилась: — не настолько боюсь боли, как испортить то, что у нас есть.

— Спасибо, моя хорошая. Ты все понимаешь, лучше всех… — ответил Эйдан и тут же ее обнял, прижав к себе, зарылся носом в волосы, поцеловал в висок, чтобы выразить свои чувства, справиться с ними, сосредоточиться. Чтобы сделать все хорошо. Переживания, самые противоречивые, от нежности до ярости, вскипали у него внутри с новой силой уже оттого, что в руке теперь был ремень, и ему было сложно понимать, что чувствует Лейтис. Он знал только, был уверен наверняка, что она говорит искренне. И за это был ей бесконечно благодарен. — Все будет хорошо. Накажу от души, потом прощу, тоже от души, потом будет хорошо… Иди сюда, ложись ко мне на колени, — он подвел ее за руку к стулу, уселся, расставив ноги, и мягко потянул ее к себе.

— Да, хозяин Эйдан, — Лейтис улеглась, выставив напоказ свою нежную, беленькую попку, пока что нигде не зарозовевшую от ударов, и Эйдан не мог не отреагировать на нее так, как реагировал всегда — он хотел ее. Сначала выпороть, а потом заняться любовью. Его девочка, его саба, его Лейтис — всегда. Ничто и никто не может этому помешать, не может их этого лишить… Было так странно, что он не разбирает ее эмоций за своими, но их пока еще не установившуюся, хрупкую связь — чувствует, как никогда.

Слегка поерзав, чтобы принять удобное положение, Лейтис замерла, и Эйдан придержал ее, чтобы было удобнее, ощутил, как она расслабилась в его руках, будто он не пороть ее собирался, а затевал что-то более приятное. И на какой-то миг снова испугался — что, возможно, она так доверчива потому, что не понимает, как это, когда будет больно от его рук, сказала, будто согласна, но не понимает. Он замер, стиснув ремень в руке со всей силы, и тут Лейтис сказала:

— Я готова, хозяин Эйдан. Я готова принять наказание из ваших рук. Даже если буду кричать, я все равно готова, потому что заслужила.

"Надеюсь, что так, милая… и все будет хорошо", — подумал он. Эйдан не собирался бить сильно, но собирался бить больно, чувствительно, иначе во всем это не было смысла. И волновался, будто впервые в жизни порол живого человека. Потому что это была Лейтис, его любимая девочка, его саба, самая драгоценная, паршивка невозможная, из-за которой он чуть не поседел сегодня от волнения, когда она сбежала и нашлась с обвинением в покушении на убийство. Он так ее любил, так за нее переживал, так хотел сейчас выдрать ее по этой прекрасной попке как следует, чтобы неповадно было.

— Заслужила, — согласился Эйдан, положив ремень поверх ее ягодиц, чтобы первый удар не был совсем уж неожиданным, а потом легко размахнулся от локтя и шлепнул, оставляя на белом ярко-розовый след. И сам едва не вздрогнул вместе с ней в момент удара. — Моя любимая, моя несносная саба заслужила наказание… за то, как заставила хозяина переживать о себе, за то, что чуть не лишила хозяина себя… — он чувствовал это: как вместе с ударом, вместе со словами черное и едкое вытекает наружу. Медленно, слишком медленно — нужно еще. Если Лейтис в порядке. Какие бы страсти внутри него ни бушевали, он сейчас следил за каждым ее движением, за всеми реакциями. И успокаивался от этого. Ничего страшного, не случится ничего страшного оттого, что он сердится. Потому что он сердится и беспокоится о ней одинаково сильно. И любит ее — сильнее всего на свете.

Лейтис ахнула, вздрогнула всем телом, а потом виновато покосилась на Эйдана и согласилась:

— Заслужила полностью. Простите, хозяин Эйдан.