И вряд ли она вернется, даже если узнает, что Август погибла. Билли не из тех, кто будет в лепешку расшибаться ради друзей, и если Билли окажется молодцом – ей ничто не угрожает.
Мне очень хочется, чтобы Билли оказалась молодцом.
«Этот парень не производит впечатления хладнокровного убийцы. Может убить, если окажется в безвыходном положении, – но не ради денег и не женщину».
Никак не удается вспомнить фильм, в котором прозвучала фраза. А я отчаянно пытаюсь вспомнить, так отчаянно, как будто от этого зависит моя жизнь. Ничего не получается, утешает лишь то, что «этот парень» таки вышел сухим из воды и получил в награду девушку, которую любил. Что касается меня, то ради денег я не убивал, Август… м-м… Август – не вполне женщина, я просто оказался в безвыходном положении. Следовательно – нужно и правда забыть о происшедшем; хеппи-энд наступит только тогда, когда ты забудешь обо всем.
Да и кто будет грустить об Август, кто ей посочувствует? Хороших фотографов немало, среди них есть и суперуспешные; им можно предложить выгодный контракт, так что никто не заметит подмены. Баскам, ирландцам, кожаным органайзерам, брючным ремням и ручкам «паркер» совершенно наплевать, кто их снимает. Ценны они, никак не Август. Август – обслуга, хуже горничной, хуже официанта, хуже гостиничного портье. Ни один человек о ней не вспомнит. Ни один.
…Билли болтает и болтает.
Неважно отксеренная бумажка размером с ладонь. Она легко складывается вдвое: слева – послание, не менее страстное, чем послание к филистимлянам, справа – сама «ручная азбука». Тридцать две пиктограммы человеческой руки соответствуют тридцати двум буквам алфавита, отсутствует только «Е». Но и того, что есть, достаточно.
Вот уже десять минут я добросовестно пытаюсь сложить пальцы так, как нарисовано на пиктограммах. Лучше всего получаются:
«А» – Август,
«Л» – Лора,
«Б» – Билли;
чуть хуже:
«У» – убил, убийство, убийца, убиваю,
«Т» – мне бы хотелось добиться в ее изображении совершенства, но этого как раз не происходит: «Т» оказывается безбожно смазанной, разобрать, какая комбинация пальцев соответствует ей, практически невозможно.
Тинатин снова ускользнула.
И в этом виноват тип, который всучил мне ручную азбуку за десять рублей.
Он накрыл меня в кафе аэропорта, куда я отправился сразу после того, как проводил Билли.
Билли оказалась молодцом.
Она не задала ни одного вопроса об Август, она даже не спросила почему я так задержался в магазине; она не спала – я видел это; она не спала, но и расспрашивать меня не стала. Остаток пути в аэропорт и те полчаса, что мы провели в ожидании начала регистрации, она несла умилительную чушь о роли писателя в современном обществе и о том, что никогда не заведет ни певчих птиц, ни детей, и о том, что ей не встретился ни один мужчина, который бы удивил ее по-настоящему, и о том, что у нее проблемы с месячными (вечно они задерживаются!..), и о том, какой душка Милорад Павич и какой мудак Тони Блэр, и о том, что Америка – враг человечества, а друзей у человечества нет, и о том, что будущее за Китаем, и о том, что правая грудь у нее больше, чем левая, и из-за этого она рассталась с несколькими своими любовниками…
Билли – очаровашка.
– Ты обязательно станешь знаменитой, Билли, – говорю я ей на прощание.
– Ты думаешь?
– Я в этом уверен.
– Спасибо, дорогуша!..
Она целует меня в щеку: я редко удостаивался столь страстного поцелуя, а это именно страстный поцелуй. За одно лишь упоминание, за одно лишь предположение о том, что ее ждет гипотетическая слава, что физиономия ее когда-нибудь украсит обложку самого бросового журнала, Билли готова отдать все, что угодно. Билли, конечно, не тамагочи, скорее – покемон, покемон Пикатю, гы-гы, бу-га-га, нахх! дамочка, принадлежащая красе людей – кошек; но и у любого среднестатистического тамагочи, и у до одури эксклюзивной Билли задействованы одни и те же рецепторы. И внешние раздражители для них абсолютно одинаковы.
Слава.
Это не означает быть фигурой, равной Черчиллю, Христу или Гарри Поттеру, это означает – не прозябать в полной безвестности. Даже если ты разместил свой говеный рассказишко на сайте «Проза.ru» и его прочли сто человек, а пятнадцать оставили свои слюнявые комментарии – это уже кое-что.
Это – почти слава.
Нет ничего страшнее полной безвестности, вопиют рыжие вихры Билли; если простая бесхитростная жизнь настройщиков, стропилыциков и погонщиков овец – религия, то Билли – безусловно, атеист.
Воинствующий.
– …Дай мне книгу!
– Какую, Билли?
– Ту, которую я тебе подарила.