Ужасный век. Том I (СИ)

— Я вас не знаю, сеньоры. Да благословит вас святая Белла: следуйте своей дорогой! Я очень занят.

— Да как же не знаете, сеньор! Мы виделись третьего дня, на приёме у графини Томпанельо! Неужто не помните? Я как раз рассказывал дамам об этой чудесной встрече!

Однако же зоркий глаз должен быть у этого балеарца: ночью, пьяным, сидя меж двух прекрасных и весьма доступных женщин, он умудрился разглядеть Кантуччи под тентом. Тремонец молодых дворян не признал даже теперь — зато заметил девушек, соблазнительно улыбающихся и машущих руками.

Это, конечно, немного смягчило Кантуччи. Тем временем балеарский дворянин взял быка за рога.

— Эй, лодочник! Давай поближе, ну! Не видишь, что ли: мы встретили большого человека! Зря я тебе серебряный реал дал?

Гондольер немедленно повиновался. Ещё бы: при такой-то щедрости пассажиров!

Клас ван Вейт сжал зубы: эти повесы запросто могли знать в лицо и его. Бедняги даже не представляли, какой опасности себя подвергают, становясь свидетелями разговора!

— Сеньоры, мы правда… — начал было Винченцо.

— Дон Винченцо, прошу: одно мгновение вашего внимания! Я обещал передать вам кое-что!

Девушки тоже лепетали нечто приветственное, пока пьяный идальго перебирался через них к борту — медленно и весьма неловко. Лодки сблизились. Теперь Клас ван Вейт мог различить светлые глаза блондинки и кокетливую родинку на щеке смуглянки.

Художнику оставалось только надеяться на благоразумие Винченцо. Тремонец казался вполне рассудительным человеком, но ситуация сложилась очень нехорошая. Не для того лимландца практически выкрали и усадили в лодку, чтобы кто-то увидел его вместе с эмиссаром! Кантуччи запросто отправит в воду разом все концы этой небольшой шпионской истории…

— Хорошо. — тяжело выдохнул Кантуччи. — Что вы хотели мне передать, сеньор?

Балеарский дворянин широко улыбнулся. Художник заметил: его улыбка подпорчена отсутствием переднего зуба.

— Привет от Тайной канцелярии, пидорасы!

Эти слова успели дойти только до ушей Класа ван Вейта — не до мозга. Он ничего не сообразил прежде, чем события стали развиваться стремительно.

Обе девушки сей же миг спрятались за бортом. По-прежнему сидевший позади них балеарец выхватил два пистолета быстрее, чем стих последний звук бранного слова товарища. Первый выстрел он сделал навскидку — поразив гондольера, судя по плеску за спиной ван Вейта. Из второго пистолета балеарец стрелял уже во всадников на берегу: то же самое делал и его лодочник.

Однако в центре сцены, мгновенно захватившей ван Вейта динамикой и кровавостью, оказался другой человек. Тот, что говорил с Кантуччи и передал своеобразное послание.

Выхватив эспаду и кинжал, он лихо перепрыгнул на борт тремонской гондолы. Опора шаткая, до крайности неудобная, однако балеарец был ловчее самого Нечистого. Клинок телохранителя, атаковавшего первым, он парировал лезвием кинжала. От почти одновременного укола второго противника уклонился, развернув корпус — и в этом же движении, прямо навстречу, поразил его эспадой. Ещё укол от тремонца — опять безуспешно. Кинжал вновь подхватил вражеский клинок, отвёл в сторону — и тем открыл телохранителя для удара. Кончик эспады, насквозь пронзившей тело, блеснул в лунном свете.

Винченцо Кантуччи был отнюдь не так проворен. Он вытащил меч только теперь, слишком поздно. Балеарец заметил это, метнулся вперёд, весь вытянулся — и уколол тремонского эмиссара в вооружённую руку. Меч Винченцо выпал за борт.

Художник ожидал, что сейчас увидит и смерть Кантуччи, однако этого не случилось. Тремонцу хватило ума не дёргаться, когда клинок противника коснулся его щеки. Ван Вейт снова увидел улыбку, испорченную отсутствующим зубом.

— В Марисолеме всегда было полно шпионов. Понятное дело: это столица, это порт. Крысы так и ломятся. Я видел много шпионов: иногда наглых, иногда тупых. Но вот таких, тупых и наглых… Это редкость.

— Я Винченцо Кантуччи! — выпалил тремонец, словно было не очевидно, что его имя все здесь знают. — Собаки, вы меня покалечили!

Клинок угодил точно в локтевой сгиб: ниже него рука Винченцо повисла. Он зажимал рану, хотя крови текло немного.

— Научись подтираться левой: боюсь, правую лекари могут отрезать. И не ори: велено сохранить твою жизнь, однако о хере в приказе ни слова. Сеньор ван Вейт! Вы в порядке?

Художник кивнул, хотя отнюдь не чувствовал себя в порядке.

— Славно. Парни! Вытащите того дурака из воды. Всадники не ушли?

— Положил обоих. — ответил гребец, тоже перебравшийся с лодки на лодку. — А наш красавчик вторую пулю в белый свет пустил. Нехер стрелять быстрее, чем целишься!

— Ну давай, поучи…

— Цыц! После поболтаете. Тела с берега сюда же… Один живой, что ли? Это он орёт?

— Он.

— Ну так прирежьте скорее! И без него нашумели. Живо!

Ван Вейт и не хотел смотреть на тела в лодке — и хотел одновременно. Профессиональное любопытство. Среди художников обычно посещать мертвецкие, а уж тем более анатомические театры, с недавних пор изобилующие в Лимланде. Но такое видели немногие коллеги.